– Приятного аппетита, Беатрис, – сказала Айрис, одна из работниц пищеблока, ставя передо мной тарелку с двумя рыбными такосами, рисом и бобами под соусом гуакамоле. С тем же успехом она могла бы предложить мне подкрепиться тарелкой кинжалов.
– Питательную смесь, – буркнула я.
– Так ты сегодня не будешь ужинать? – спросила Айрис.
– Нет, – отрезала я, не сводя злобного взгляда с доктора Ларсен, которая расположилась за столом прямо напротив меня.
Эмили с ее пищевым зондом сидела на другом конце стола и смотрела на разворачивающуюся перед ней сцену.
Айрис унесла мою тарелку и вернулась с двумя бутылками протеинового коктейля, которые нужно было выпить, чтобы избежать кормления через трубочку. Я выпила обе порции и почувствовала, как живот раздулся, а от избытка жидкости в желудке стало подташнивать. Но на взгляд моего РПП, мы с ним одержали маленькую победу над доктором Ларсен.
В тот же вечер после отбоя мы с Эмили лежали в кроватях. Темноту палаты слегка рассеивал лишь струящийся в окно свет луны и звезд.
– Значит, ты больше не ешь нормальную еду? – спросила меня соседка.
– Нет, – ответила я.
– Ну, до меня тебе все равно пока далеко, – сказала она, приподнимая трубочку для кормления. – Знаешь, что сказала мне доктор Ларсен? Мол, она не видела никого, кто крепче меня держится за свое расстройство пищевого поведения.
Я подняла взгляд на Эмили и даже в темноте смогла рассмотреть улыбку у нее на лице. Тонкая, прозрачная кожа натянулась на скулах. Синие, как океан, глаза – единственное, до чего не добралось РПП, – сияли. Соседка гордилась словами доктора Ларсен, будто боевым орденом.
– Думаю, я самая крутая анорексичка в мире, – сказала она.
Утром после беспокойной ночи я отменяю все приемы под предлогом семейных обстоятельств и звоню Перл узнать, нельзя ли к ней заскочить.
– Конечно можно, Лима, – отвечает она. – Я всегда тебе рада.
Когда мама, окончив Нью-Йоркский университет, приехала в Лос-Анджелес продолжать образование, то стала искать жилье и наткнулась на объявление, которое Перл повесила на информационную доску местного кафетерия. Перл работала визажистом, и ее соседка-музыкант внезапно собрала вещички и уехала. Платить за аренду жилья в одиночку было неподъемным делом, и Перл решила, что на этот раз ей хочется соседку понадежнее, не из творческих кругов. Поэтому она пришла в восторг, когда на объявление откликнулась аспирантка-психолог. С этого и началась их крепкая дружба.
Когда я приезжаю к Перл, она обнимает меня и ведет в гостиную. В коридоре, по которому мы идем, развешаны фотографии самой хозяйки дома, ее мужа, детей и внуков, и сердце у меня сжимается при мысли о том, чего оказались лишены мы с родителями. Перл замечает мою грусть и уводит меня от фотографий к дивану.
Я усаживаюсь и разом вываливаю на нее все, что случилось за последние двадцать четыре часа. Такое облегчение – поделиться своими опасениями с человеком, который знал маму!
– Даже не знаю, что и сказать… Совершенно немыслимо, – говорит Перл, недоверчиво качая головой. – Особенно предположение, что твоя мама могла изменять отцу и угодить в неприятности из-за другого мужчины. Блудни вообще не в ее стиле. Она не вышла бы замуж, если бы не собиралась хранить верность. Я знаю, насколько предана она была твоему папе и тебе. Она никогда бы не бросила тебя вот так.
– Но инструктор по верховой езде спросила, чем у мамы кончилось дело с тем, другим, мужчиной, хотя они уже встречались с папой во время практики.
