– Кавалеры приглашают дам! – срываясь из неоткуда, объявил мужской голос, своевольно возвратив меня в две тысячи четвертый год. Шарканье ножек стульев о паркет, топот ног и звон бокалов проходили сквозь пол, путая мои воспоминания с реальностью. Через какое-то время внизу все затихли, потом снова стали передвигать стулья, звякнула посуда (это кто-то неосторожно усаживался за стол), и тот же мужской голос после пары настроечных аккордов на гитаре рьяно запел: «Тишина-а-а, тишина-а-а…»
Я встал, прошел на кухню и поставил чайник на огонь.
«Поспать мне сегодня не дадут», – злился я. К моей радости песня оказалась финальной. Гости, шумно вывалив на лестничную площадку, хвалили хозяев и прощались:
– Мы непременно к вам заглянем на день машиностроителя!
– Чего так долго ждать? Рады вас видеть раньше.
– Тогда ждите нас завтра! – Все дружно расхохотались над этой шуткой.
– Давайте уже спускаться, – вмешался женский голос, – такси уже ждет.
Слышно было, как они спускались тяжелыми шаркающими шагами, дверь подъезда хлопнула – и, казалось, воздух вокруг замер. Вернувшись в свою кровать, я заложил руки за голову и закрыл глаза: «Может быть, это шанс объяснить ей все?»
III
На круглый обеденный стол, рядом с моноклем в черном пластмассовом корпусе, я выкладывал сыр, колбасу и батон белого хлеба. За столом, в старом кресле, недавно обтянутом новым темно-синим велюром, сидел седой мужчина семидесяти лет. В руке он держал свернутую в плотную трубку одну из уже прочитанных им газет. Время от времени, когда надоедливая муха или комар садились на стену, он осторожно вставал, подкрадывался как можно ближе, заносил бумажное оружие и бил. «Эх, зараза!» – тихо бормотал он, если вдруг промахивался, и снова усаживался в кресло к столу.
– Хорошо, что зашел, Сережа. Хочу попросить тебя купить мне на рынке поролон, я в кухне окно утеплю.
Я взглянул на обветшалую оконную раму.
– Забудь про поролон, дедушка, закажу тебе новое окно, тем более оно последнее незамененное осталось.
– Не накладно будет, может быть, в следующем году? Этой весной я раму покрасил, зима, говорят, мягкая будет. – обойдусь.
– Нет, пока есть возможность, надо заменить.
– Спасибо, Сережа. – Он встал, хлопнул газетой по очередной «заразе», прилетевшей из сырого подвала, и вернулся ко мне.
Я любил деда всегда, всю свою жизнь: когда мне маленькому он сочинял сказки про далекие планеты, и даже когда от него получал нагоняй за то, что обижал своего младшего двоюродного брата. Сейчас я уважал его возраст, любил пожимать огрубелые от времени и тяжелой работы руки и часто навещал, стараясь задерживаться в разговорах и чаепитиях по возможности дольше.
– Как Таня, у вас все хорошо?
– Все в порядке, дедушка. Таня к маме поехала, погостить.
– Путешествует, это хорошо. Молодость для этого и нужна, чтобы повидать побольше, а в старости вспоминать.
Дед говорил неторопливо, старательно проговаривая слова, с заботливой теплотой вкладывал в них глубокий смысл и опыт прожитых им лет.
– Молодец, что работаешь. Ты мужчина, а значит, обязан нести на своих плечах ответственность за будущее своей семьи. Женщины ветрены, надо позволять им отдыхать, веселиться, но важные решения принимай сам.
Вода в старом чайнике закипела, и он захлопал крышкой; мы сделали себе бутерброды с сыром и стали студить в пиалах чай. Позавтракав и попрощавшись с дедом, я отправился на работу.
