От резкого тычка мужичонку повело вбок, тот выпустил из левой руки волосы жертвы и, нелепо семеня заплетающимися ногами, упал под забор.
Наступила тишина и пауза в «боевых действиях». Детишки и женщина с крайним удивлением взирали на метаморфоз ситуации. Должно быть, до внезапно появившегося заступника никто столь бесцеремонно не обращался со скандалистом.
Буян, меж тем, шатаясь и вихляясь всем телом, поднялся с земли. «Пьяный», – догадался Иса, прежде видевший людей в таком состоянии во время Пурима5. Мальчуган неотрывно и напряжённо следил за мужичонкой, не зная, что от того можно ожидать. И всё же, несмотря на сосредоточенность и готовность, он вздрогнул, когда дебошир повернулся к нему передом: пьяница был одноглазым. Точнее, у него были оба глаза, но правый вытек, и сейчас в глазнице шевелилось месиво, похожее на гнилую сливу. Кроме того, вместо левой ноздри у него зияло отверстие, ведущее внутрь черепа.
Самозваному защитнику женщины стало жутко. Тем более что страшный мужичонка пошёл на него, угрожающе разведя руки и злобно завывая и подхихикивая, словно гиена. Конечно, пьяница ростом был далеко не Голиаф6, так ведь и Иса был ещё не Давид7. Однако, мальчик, вспомнив Святое Писание, оглянулся в поисках какого-нибудь орудия. И увидел кол, валявшийся неподалёку.
Он схватил палку и предупредил жуткого уродца: «Дяденька, не подходи!…» Поскольку его враг не только не остановился, но и стал по-звериному всхрапывать, Иса, судорожно сжав кол, повторно предостерёг его: «Дяденька, не подходи!…Глаз выбью!»
Такая острастка, с одной стороны, несколько охладила наступательный пыл буяна (глаза на дороге не валяются), и он приостановился. Однако, с другой стороны, именно такая угроза разозлила его пуще прежнего, видимо, напомнив о чём-то обидном. И дебошир двинулся снова, зарычав вдвое громче.
Тогда Иса замахнулся палкой. В ответ злобная образина попыталась напрыгнуть на него. Ан не тут-то было: нога выпивохи попала в ямку, и он, поскользнувшись, вновь потешно засеменил заплетающимися ногами и полетел под медоносный куст, над которым роились дикие пчёлы.
Окопавшись там, пьянчужка, пытаясь встать, принялся дико ругаться и дёргать куст. Вероятно, пчёлам не понравились ни его действия, ни зловонный запах, исходивший от безбожного сквернослова. Не исключено, что всё это оказалось не по душе и Самому Са! В результате пчёлы принялись нещадно жалить мужичонку.
Теперь матерщинник заорал так, что вся его предыдущая похабщина показалась ангельским лепетом.
Быть может…А вернее сказать, совсем не быть может, а вне всякого сомнения, разозлённые насекомые закусали бы никчёмного пьянчужку насмерть…Если бы не Иса. Он не в состоянии оказался бросить даже такого человека в беде. И на пару с упитанной женщиной они стремглав вытащили мужичонку из-под куста, несмотря на то, что и спасателям от пчёл тоже изрядно доставалось. Вместе с детишками они быстро затащили уже бесчувственного драчуна в домик, где и укрылись от разъярённого роя.
Едва опасность миновала, а импровизированная компания мало-мальски пришла в себя, то Иса, оглядев остальных, поневоле засмеялся: у всех в той или иной степени физиономии потешно запухли. Аналогично и женщина с детьми, отходя от выпавших на их долю переживаний, заулыбались, глядя на Ису, глаза которого превратились в узкие щёлочки. И только дебошир не веселился, поскольку вообще не видел ничего: его физиономия стала напоминать круглый чурбак без носа и глаз. Он лишь время от времени стонал и вопрошал: «Фима, где я?…Фима, шо ты со мной удеяла?…»
