– Ваши мать и отец не здесь.
Юноша кивнул. Сейчас в загородном поместье – Эмалау, должно быть, полно жеребят, о которых нужно позаботиться.
– Но ваши сёстры дома, – продолжил Гамет. – Я прикажу слугам освежить вашу комнату.
– Её, значит, не трогали?
Гамет снова ухмыльнулся.
– Ну, скажем, вынести лишнюю мебель и сундуки. Места под склады нынче совсем не хватает…
– Как всегда, – Паран вздохнул и, не сказав больше ни слова, вошёл в дом.
Сапоги Парана вызвали под сводами пиршественного зала гулкое эхо, когда он подошёл к длинному столу. Кошки молниями разлетелись в стороны. Юноша расстегнул заколку дорожного плаща, бросил его на спинку одного из стульев, а потом, усевшись на длинную скамью, прислонился к укрытой деревянными панелями стене. И закрыл глаза.
Прошло несколько минут, а затем прозвучал женский голос:
– Я думала, ты в Итко-Кане.
Он открыл глаза. Тавор, сестра на год младше его, стояла у торца стола, положив руку на отцовское кресло. Она была, как и прежде, невзрачна: тонкие, бескровные черты лица, рыжеватые волосы острижены короче, чем требовала мода. Тавор выросла с тех пор, как они расстались, перестала быть неуклюжим подростком. Сестра смотрела сейчас на него с непроницаемым выражением.
– Новое назначение, – сказал Паран.
– Сюда? Мы бы знали.
«Ах да, конечно, знали бы, не так ли? Нужные люди нашептали бы».
– Незапланированное, – уступил он, – но всё равно решённое. Однако не в Унте. Я здесь всего на несколько дней.
– Тебя повысили?
Он улыбнулся.
– Окупится ли вложение? Пусть и поневоле, но нужно размышлять с точки зрения потенциального влияния, не так ли?
– Следить за положением семьи – больше не твоя забота, брат.
– Ах, так теперь это твоя забота? Отец отошёл от повседневных дел?
– Отходит. Здоровье подводит его. Если бы ты спросил, даже в Итко-Кане…
Он вздохнул.
– Всё пытаешься меня заменить, Тавор? Принимаешь на себя бремя моих недостатков? Я отсюда тоже не по ковру из лепестков ушёл, если помнишь. Ну, всё равно я не сомневался, что домашние дела попадут в умелые руки…
Её бесцветные глаза сузились, но гордость не позволила задать очевидный вопрос.
Он спросил:
– А как Фелисин?
– Занимается. Она ещё не слышала о твоём возвращении. Будет в восторге, а потом – просто раздавлена, когда узнает, что ты приехал так ненадолго.
– Теперь она – твой соперник, Тавор?
Сестра фыркнула и отвернулась.
– Фелисин? Она слишком мягкая для этого мира, брат. Я бы даже сказала: для любого мира. Она не изменилась. Будет счастлива тебя видеть.
Он смотрел, как Тавор с подчёркнуто прямой спиной вышла из зала.
От него пахло потом – его собственным и конским, долгой дорогой и пеплом, и ещё чем-то… «Старой кровью и старым страхом. – Паран огляделся. – Намного меньше, чем я помню».
