Ох уж эти главные инженеры! И я на том же сгорел. Когда ещё на шахте работал. Мою Светку так же охмурили. Только у любовника Светки жена бездетная была. А Светка – ну чистая Клаудиа Кардинале! Красавица. И неважно было ему в тот момент, что у нас двое детей. Говорил, что жить без неё не может, что и с детьми возьмёт. Так по крайней мере мне в посёлке и в лицо говорили, и в спину смеялись. Да только вот не получилось!
Была в том шахтовом посёлке семья. Хоть оба и алкоголики были, но двоих детей, Ромашку и Наташку, содержали как надо! И так бывает. Вначале умерла она, после он. А жена «главного» усыновила обеих. И вызвали того в райком.
– Тебе карьера жмёт? Давай-ка, друг, завязывай с романчиком! Иначе партбилет на стол положишь!
Случалось, в нашей российской истории, когда даже особы императорских кровей отказывались от принадлежности к царской семье. И ради любимых слагали с себя регалии. Но в наше время расстаться с партбилетом означало одно – полный крах! И карьеры, и благополучной жизни. Девяносто девять процентов коммунистов не могли себе этого позволить ради высшей идеи! Поэтому неожиданно став отцом двоих детей, проявив партийное благородство, о котором потом трубили местные газеты, пришлось сказать Светлане: «Гуд бай, май лав! Гуд бай!» Или что-то в таком контексте. Но и я уже к тому времени накуролесил как следует. Не железный ведь! Святым не был, чего уж там. И в этом у нас с Николаем схожесть была. Ну как тут не дружить, хотя он и старше меня?
Рассказчик Колька был потрясающий. Укатывались, когда он что-то рассказывал из своей прошлой жизни. Обыденная, казалась бы, ситуация в его переложении складывала нас в штабеля! До сих пор реально вижу, как негр отдирает от себя мальца, его сына от первой жены, а тот орёт на весь Крещатик:
– Мамо, побач, негр! Да мамо же! Побач!
Тогда негры ещё в диковинку были. Но был и грустный рассказ. Тоже помню. Особенно концовка, от которой надолго остался горький осадок. И вопрос: «А может ты и прав?»
Я заикаюсь потому, что в одном из притоков Волги восемь часов просидел в холодной, только что освободившейся ото льда, воде. Спасли школьники, возвращавшиеся из соседнего села с уроков. Принесли бессознательного к моему деду, у которого гостил. Вместе с мамой они кое-как меня откачали, залив внутрь полстакана спирта. Пришёл в себя. Потом выжил. Но заикание осталось. Всё это произошло в пятьдесят втором году. С четырёхлетним пацаном, случайно свалившимся в воду. Которого спас размотавшийся бинт на порезанной руке, и не оторвавшийся от ивовой ветки кусок коры. Но после Колькиной истории вопрос «А может, ты и прав?» – остался. Может быть и лучше было б, если бы ни его, ни меня не было в живых.
Конец ознакомительного фрагмента.
