Я начал лихорадочно рыться в ящиках. Под стопкой неоплаченных счетов нашлась потрёпанная записная книжка. «Гришка-ботаник». Рядом – номер.
– Надеюсь, не сменил, – пробормотал я, набирая цифры.
Гудки. Длинные, как полярная ночь. На десятом я уже был готов сдаться, как вдруг услышал сонное и раздражённое:
– Алло? Какого чёрта?
– Гришка! Дружище! Это я, Виктор.
– Виктор? Какой ещё… – В трубке что-то грохнуло. – Твою мать! Левицкий, ты?
– Он самый. У меня к тебе дело государственной важности.
– Наконец-то умер? – зевая, спросил Гришка.
– Работаю над этим. Но пока нет. Мне срочно нужно найти редакцию журнала «Ленинград».
Повисла пауза. Тяжёлая, как чугунный мост.
– Ты… – начал он медленно, – разбудил меня в семь утра… в субботу, чтобы узнать про какую-то редакцию?
– А что такого? – искренне удивился я. – Дело житейское.
– Житейское?! – взорвался Гришка. – Ты, чёртов алкоголик! Я вчера до четырёх утра корпел над статьёй о влиянии петровских реформ на архитектуру Петербурга!
Из трубки донеслась такая отборная брань, что мой кактус Веня, кажется, втянул свои колючки. Гришка припомнил мне всё. Я слушал и только диву давался. Господи, он помнит всё. Всё! И самогон в кабинете химии, и мои идиотские стихи на выпускном, и даже ту проклятую сигарету, которую я сунул ему «подержать на секунду», а в итоге его застукала мама. Потрясающе. Память у людей на чужие грехи работает лучше швейцарских часов.
– …и после всего этого ты имеешь наглость?! Интеллигент! Вот что ты такое! Всегда им был! Думал, костюм надел, умные книжки читаешь – и все можно?!
– Гриш, – сказал я, когда он наконец выдохся, – ты прав. Я идиот. Но, пожалуйста, помоги. Это действительно важно.
Я услышал тяжёлый вздох.
– Ладно. Что тебе нужно?
– Где находится редакция журнала «Ленинград»?
– И всё?
– Да.
– Господи, Витя. Ты мог бы просто погуглить.
– Ну… У меня интернет отключили.
– Прекрасно, – фыркнул Гришка. – Редакция «Ленинграда» раньше находилась на улице Воинова, 18.
– Отлично! Спасибо!
– Подожди. Там нет никакой редакции. Журнал давно не существует. И улицу ты не найдёшь.
– Почему?
– Потому что её переименовали. Теперь это Шпалерная. А в здании, где была редакция, – это бывший особняк графа Шереметева. В советское время там располагался «Дом писателей имени Маяковского».
– Ох… Спасибо, что предупредил. А то я бы полдня искал.
– Зная тебя, ты бы искал её неделю, – хмыкнул Гришка. – И, вероятно, нашёл бы какую-нибудь улицу Воинова в Саранске.
– Спасибо тебе, Гриш.
– Да ладно. Ты это… не пропадай.
Гудки. Я положил трубку. В груди неприятно заныло. Такой мелкий, колючий укол. За то, что звонишь друзьям, только когда припрёт.
Что бы сказал Гришка, если бы узнал истинную причину моего звонка? Наверное, покрутил бы пальцем у виска. И был бы прав.
Я улёгся на кровать, уставившись в потолок. Мысли путались. Я искал несуществующий журнал на исчезнувшей улице в городе, который, по сути, тоже уже не существует. И всё из-за мандаринового галстука. Бред. Но почему-то этот бред казался мне единственно правильным делом за последние несколько лет.
– Так-так-так… Шпалерная, дом графа Шереметева, «Дом писателей имени Маяковского», – бормотал я себе под нос.
И в этот момент, будто материализовавшись из самой плотности воздуха, в комнату вошёл он. Владимир Маяковский. Высоченный, широкоплечий. Но главное – галстук. Ярко-оранжевый, он тлел в утреннем полумраке. Маяковский замер, как памятник самому себе. И вдруг громовым, наждачным голосом, от которого зазвенели стаканы, начал:
