Салон-вагон - страница 32

Слегка приподнявшись, Борис говорит:

– Саша, я так не смогу…

– Не надо.

Обращаюсь ко всем:

– Предлагайте другое. Я высказал свое мнение, теперь очередь за вами. Я слушаю.

Еле стою на ногах. Только сейчас я понял, как я устал. Тихо добавляю:

– Я заранее соглашаюсь с вами.

…Догорает последняя свеча. Эстер несет лампу. Слышу, как Аким шепотом говорит ей:

– Потушите, увидят с улицы.

На диване полулежа спит Борис. Ровно и размеренно Эстер ходит от стены к стене; проходя мимо меня, на миг останавливается и снова идет дальше. Белеет ее платок. То он в одном конце комнаты, то в другом. Смутно вспоминаю: такой же платок был у моей матери.

В щели ставней прокрадываются белесоватые полосы рассвета. Из угла серым огромным пятном выплыл шкаф.

Губернатор проехал мимо Бориса. Борис не успел отбежать.

Дождит… Низко и пасмурно плывут в беспорядке клочья серых облаков. Первый сентябрьский день скупо и недоверчиво заглядывает в окно. Как-то сразу и внезапно надвинулась осень. Сегодня десятый день, как уехал губернатор. Только что ушел Аким. Он долго сидел у меня. Уходя, он спросил:

– Духом упал?

– Нет.

Он мне не поверил, я понял так по его взгляду, но я сказал правду: я тот же. Вижу, как все молчаливее становится Борис, как все дальше и дальше уходит от нас Эстер, куда – я не знаю, но чувствую, что уходит, – и все же жду и все же надеюсь.

Вечером, после отъезда губернатора, Борис попросил меня остаться с ним. Мы ушли, оставили Акима и Эстер в фотографии. По дороге Борис спросил:

– Ты меня винишь? – Волнуясь говорил: – Я не мог иначе. Знаю, что такая неудача сбрасывает нас сверху вниз, крылья обрывает, но я не мог. Вот Аким говорит: не все позволено. Не в этом дело. Господи, позволено, если нужно для дела, но не мне, не мне – еврею. Рабочие русские, а я…

Я перебиваю его:

– Опять это слово.

Он смолк, не докончив. Я вернулся в фотографию. Эстер и Аким о чем-то говорили, а когда я вошел, Эстер на полуслове оборвала разговор. Я ушел в другую комнату, я догадался, что Эстер не хочет говорить при мне. Потом ночью, провожая меня, Аким, не то раздумывая, не то недоумевая, сказал мне в сенях:

– Что-то странное творится с Эстер..

Я подумал: и он это видит. Не расспрашивая, я попрощался с Акимом.

И все жду, и все же надеюсь. Не сегодня завтра губернатор вернется.

Все эти дни мы – простые обыватели. Аким ходит к полковнику: все сведения он берет оттуда. В летнем саду опереточная труппа заканчивает свои спектакли. Смотрю, как толстый тенор старается быть изящным и стройным. Белокурая девушка поднимает юбку выше колен, и тогда офицеры в переднем ряду наводят бинокли, а у девушки грустные глаза. Хриплый голос выводит: «Когда я был аркадским принцем». Кто-то пьяный из публики кричит: «Все мы бывшие» и плачет.

Ухожу из зала. «Бывшие». И мы – бывшие? Просыпаясь ночью, снова вспоминаю слова пьяного. Утром вижу Бориса на работе. Уже издали узнаю его, хотя он одет, как все остальные рабочие. Уже не пахнет свежевырытой землей: осень идешь. Борис украдкой кивает мне головой. Как хочется заменить его, дать ему отдохнуть, увести его от лопат и тачек!

Иду дальше медленно и тихо. Так же медленно ползет насупившийся осенний день, шуршит по дороге опавшими листьями; то уныло собираешь их в кучу, то хмурясь и подергиваясь, разбрасываешь их по канавам, по тротуарам.

Вечером Эстер спрашивает меня:

– А ты бы бросил, не отбежав?