Салюки, Затерявшийся В Бордовом - страница 33

Какой яркий ассортимент: ярко-красные брюки клёш с отворотами, рубашки с огромными воротниками, широкие пестрые галстуки резких, ярких цветов… стиль одежды, что в любую другую эпоху считался бы абсурдным. Я нашел жестянку с аспирином в кипе одежды, – возможно, полезная штука от головной боли, вызванной видом этой безвкусной кучи тканей.

Одежда в комоде выглядела так, словно ее вывалили из той же сумки, что вытряхнули на мой стол до того, как я сделал уборку. Сероватое нижнее белье, пара водолазок, две пары новых джинсов, которые были твердыми, как трупы, безнадежно измятая бордовая толстовка с эмблемой SIU в белом круге на груди. Но в верхнем ящике комода царил идеальный порядок, – пары носков, свернутые вместе.

– Некоторые вещи никогда не меняются, – пробормотал я, вспоминая, что ящик для носков в моем трейлере был в точно таком же идеальном порядке.

И там же, в стенном шкафу, висел проект дня – десять килограммов одежды, втиснутые в пакет, рассчитанный на пять килограмм.

Спустившись в прачечную в подвальном этаже, я запихнул одежду в стиральную машину, что тогда стоило всего лишь 10 центов за загрузку, включил стирку и вернулся в комнату. Вернувшись через полчаса, я увидел, что сушильный аппарат, в котором лежала чужая сухая одежда, уже выключился. Аккуратно вынув чужие вещи, я сложил их опрятной стопкой на столе прачечной, а в сушильный аппарат загрузил свои. Через полчаса, насвистывая этюд Шопена, я торопливо спустился в прачечную, чтобы забрать свои чистые вещи, но… в сушильном аппарате их не было... Они валялись на полу.

Взбешенный, я принялся поднимать их с пола, когда услышал за спиной:

– Слышишь ты, осел, не трогай мои вещи. Ты меня слышишь?

Я повернулся и увидел высокого парня, что уставился на меня сквозь зло прищуренные веки. Под футболкой его играли накачанные мускулы.

– Они выглядели сухими, – сказал я, ощущая, как гремлины начинают дергать меня за ниточки нервов.

– Чушь собачья!

Казалось, парень вот-вот бросится на меня. Сжимая в руках свои влажные вещи, я осторожно отступил несколько шагов назад, а потом бросился из прачечной и вверх по лестнице. Это был тот самый инцидент, что не давал мне покоя почти сорок лет. Он стал для меня сокрушительным психологическим ударом. Трясущимися руками, чувствуя поднимающийся в душе гнев, я открыл книгу Фон Рейхмана.

«Нервный человек должен понимать, что у других людей тоже есть мнения, и они отличаются от его собственного», – прочитал я громко.

– Бред сивой кобылы!

«Когда вас кто-то раздражает, вы сами должны решить, позволите ли вы себе поддаться раздражению или нет».

... Да, позволю!

«Смех и гнев сочетаются, как бензин и вода».

Вот оно!

Мне нужно было срочно начать смеяться, или мне придется жить с этим кошмаром следующие сорок лет.

«Действия, совершаемые ради реализуемой цели, почти всегда уменьшают нервозность», – прочитал я.

Когда я снова спустился в подвал, эта громадная ходячая реклама университетской вступительной кампании стоял, прислонившись к ящику.

– Ты абсолютно прав, – сказал я, проносясь мимо.

Злобный парень курил сигарету. Он взглянул на меня с насмешливым выражением, а потом затушил окурок каблуком.

– Что ты, черт возьми, имеешь в виду? – спросил он и сплюнул.

– Я имею в виду... что с такой влажностью одежда сохнет долго.

– Это всё? – спросил он, кинув на меня косой взгляд.

– Да, вот, – ответил я и дал ему два десятипенсовика, – это тебе, чтобы хорошо всё высушить. Я имею в виду, я забрал твое время на сушку, и забыл, что в прачечной ужасно влажно.