Никто кроме смерти не имеет право распоряжаться жизнями и дарить надежду, притворно не замечая болезнь. Все те, кто отравлен желанием властвовать и решать за других заслуживает исчезновения. Править должны лишь те, кто способны подарить покой людям. Если и они покорятся жадности, то должны также исчезнуть. Даже если это боги.
– Каэлин? – кто-то зовет меня.
Тяжело отвести взгляд от незнакомца. Тяжело снова видеть, как он исчезает, как его волнует только Журри и ее несерьезные проблемы. Я вечно занята делами, уборкой, стиркой, готовкой, параллельно заживлением скулящих ран, а она… Она продолжает существовать в мире, где рядом лишь добродушие и помощь. Это даже кажется смешным. Все кроме меня пытаются ее защитить.
– Что? – зло сжимаю пальцами столешницу.
– Что сегодня на ужин? – Деян копается в корзинах с едой у стены. – Так хочется печеный картофель, да и Журри он нравится. Забавно, но там откуда она родом нет картофеля. Хотя не так уж и далеко наши страны находятся друг от друга. Удивительно…
Боль выстреливает в резко согнувшийся ноготь.
Ненавижу. Я ее и правда ненавижу. Всем своим естеством. Кажется, что рано или поздно, но что-то подобное произошло бы. Ей крупно не повезло оказаться именно здесь. Там, где я жила с мыслями о справедливости и много лет мечтала быть ее палачом.
– Действительно, забавно, – бормочу, наблюдая как за окном чужак равнодушно скользит мимо меня взглядом.
***
Я нарезала морковь уже на протяжении часа. Нож медленно и крупно режет твердый овощ, и это доставляет мне удовольствие. Мысли слишком далеко. Вне этого дома и города, там, где всегда существует мой личный райский уголок. Он наполнен пустотой и постоянно молчит. Там существуют лишь тени, а иногда острый блеск ножей, заточенных игл, которые так приятно скользят по чьей-то бледной коже.
Часто ли я думаю о пытках? Да. И это нисколько не расстраивает, не делает плохо. С самого детства я не испытываю жалость, ни к избитому отцом брату, ни к плачущей матери. Все они слабые, не способны сдерживаться, терпеть. Вечно им кто-то и что-то должен, обязан. Обладая невиданной силой, мама постоянно пресмыкалась и казалась слабой. Она хотела такой быть. Я знала это, когда она по ночам плакала в саду и убеждала себя, что ее голова в порядке. Мама постоянно доказывала себе, что безумие ее не коснулось и она лишь та, кем хочет быть. Но это было ложью. Спазмами умирающего благоразумия.
Боль пронзает палец, кровь от пореза падает на деревянную доску. Приятно, тепло. Частичка моей жизни касается, стекает по внешнему миру, который так безжалостен к ней.
Я часто думаю о будущем и уже сейчас знаю, что в нем будет. В отличие от мамы, во мне достаточно решимости и верности. Поэтому, когда явился Воронвэ, я даже не подумала о том, чтобы воспротивиться. Он был тем, кто наставил меня на путь, который показался правильным. Он угождал моим убеждениям и одобрял желания. Ему я не казалась монстром, даже в своем истинном обличии.
Из-под бровей смотрю в окно, в котором зловеще улыбается мое отражение.
Что для меня жизнь? В ней нет ничего конкретного, важного, я давно перестала к чему-то стремиться. Лишь мысли о прошлом заставляют хоть немного понимать реальность. Только так я могу быть собой и обрести долгожданный смысл.
Незнакомец все чаще появляется рядом с Журри. Он не пытается подойти ближе, заговорить с ней или дать понять, что рядом. Незнакомец только наблюдает. Я успела выучить наизусть его внешность. Он совсем не похож на тех, кого вижу каждый день, от него не чувствуешь угрозы, он совсем ничем не пахнет и лишь магия режет нос. Иногда мне кажется, что мир вокруг него меняется, становится таким, в котором я не желаю находиться. Все, что он делает и что источает – мне неприятно. Внутри каждый раз вспыхивает пламя, которое стремиться сожрать чужака.
