Самосбор - страница 22

Лагина командует начать спарринг. Сближаюсь, перекрывшись. Гребнев пробивает двойку.

Многие думают, что перчатки смягчают удар. Как бы не так! Правильно забинтованная рука лупит еще сильнее, благодаря фиксации запястья.

Принимаю лбом и предплечьями. Удары жесткие, но не встряхивают. Проход в ноги. Беру на болевой.

Парень обескуражен. Поднимаемся. Комиссар вновь дает сигнал. Сближение, два его удара, мои – захват, бросок, удушающий.

На третий раз активист начал пятиться, почти убегать. Сбросил перчатки, исход тот же.

Перевожу дыхание – все-таки выносливость уже не та. Жму парню руку, улыбаюсь, хвалю поставленные джеб и кросс.

Мог бы сказать сакраментальное: «Хоть боксер, хоть каратист, для борца ты лишь артист», но зачем? Когда полвека проживешь, гормон в голове уже не играет.

Больше никого в эффективности приемов убеждать не пришлось – ребята с азартом слушали и повторяли за мной.

Так минул квартал – пролетело время, Самосбор за Самосбором. На работе всласть воюю с сотрудниками, после – натаскиваю ребят в борьбе. Два раза был с активистами в парадной колонне с флагами на праздники.

Стены штукатурят и потолки красят без меня – там ими бывший прораб руководит. Блок просто не узнать. И даже черная слизь рисунки не портит, точно жалко ей человечьих трудов.

Аня контролирует успеваемость активистов, водит их к культпросветовцам. Алексей – комроты территориального подразделения ликвидаторов – водит молодняк в тир и на полосу препятствий.

Как-то спросил комиссара, нет ли планов у нее с Алексеем создать здоровую ячейку общества?

Некогда, говорит, война идет.

Усмехаюсь – война идет, сколько Хрущ стоит, но ее же родители для всего время нашли.

Молчит. Долго молчит. Соглашается – Алексей уже давно знаки внимания оказывает, наверное следует ответить взаимностью. А надо, значит, надо. Не случайно же в партию бессемейных не берут.

Смеюсь. Ерошу ей волосы на голове. Ой, дочка, так тоже дела не делаются.

Вспоминаю Антонину, растягиваю губы в улыбке. Это действительно помогает ослабить боль, даже душевную.

В ту ночь я снова без сна ворочался в кровати – прошлое вспоминал и не мог остановиться.

Что утро не задалось, я ощутил, еще не разлепив глаз. Противное чувство усугубили боли в пояснице и коленях. Зарядку не доделал, на работу пришел с опозданием.

Отдел какой-то сонный – пнуть бы, да, если взъярюсь, могу дров наломать.

Заперся в кабинете, такие дни надо на тормозах спускать.

Вызываю Авдееву – она опять не то сдала. Но вместо бестолковой сотрудницы вошла Лагина.

Из комиссара как хребет вынули. В глазах тоска бездонная, будто все беды Хруща разом обозрела.

Ох, товарищ Лагина, рассказывайте, а то смотреть на вас больно.

Вспоминаю про коньяк, который мне на праздник подарили. Бутылка в ящике стола, закуску организовать не долго, но пока не достаю – ситуация еще не та.

Анна подпирает голову локтем, смотрит в угол. Говорит, что прочитала сочинения активистов про свое будущее.

Только двое собираются остаться в блоке. Остальные мечтают получать высшее образование или трудиться на грандиозных стройках далеко отсюда.

Гребнев стремится в сборную гигаблока по боксу. Хочет, как тренер, то есть я, через спорт построить карьеру.

Начинает слегка ныть голова. Спрашиваю Аню – а чего ты хотела? Пополнение для ликвидаторов вырастить?

Лагина сжимает руку в кулак, прихватывая волосы. Говорит, что растила из них новое поколение – надежду на возрождение блока. Людей, чистых душой, готовых улучшать все вокруг себя. Социалистов, в конце концов.