– А к чему он принес сюда этот портрет?
– Он хочет получить у Фрейбергера денег в залог под него. Люцельштейн просит сотню дукатов, и я уверен, что старик даст эту сумму: портрет, ей-богу же, стоит того.
– Нечего сказать, любящий жених, который закладывает портрет своей невесты. Какая непорядочность.
– Ну, непорядочным никто не назовет прекрасного барона. Он живет сам и дает жить другим, но только его ум так же мал по сравнению с мудростью Соломона, как мал головастик в сравнении с китом. Почему он не вынул портрета из оправы? Да какую же ценность может иметь намалеванная женщина? За полталера я получу самый расчудесный портрет. Недавно в Фенрихсгофе был аукцион, и я видел там отличнейший портрет красивой женщины, который прошел за гульден. А портрет-то был с эту дверь.
Лахнер совершенно не обращал никакого внимания на болтовню еврея, но слово «Фенрихсгоф» заставило его насторожиться. Он вспомнил об обещании, данном им незнакомцу, товарищу по заключению в кордегардии, отыскать в Фенрихсгофе инструментального мастера Фремда, чтобы доказать невиновность незаслуженно пострадавшей женщины. Сначала он не мог исполнить это обещание потому, что уже на следующий день после ареста ему пришлось выступить с полком в поход, продлившийся целых два года. Вернувшись в Вену, он сейчас же отправился на розыски, но узнал, что Фремд умер в прошлом году, а его вдова с детьми выехала неизвестно куда. Драгоценное кольцо, подаренное незнакомцем Лахнеру, все еще было при нем, но он носил его не на пальце, а на ленточке, повешенной на шею, и это кольцо каждый раз напоминало ему о неисполненном обещании. Теперь болтовня юного еврея навела его на мысль, не удастся ли юркому Зигмунду разузнать, куда делась вдова Фремда.
– Зигмунд, – спросил Лахнер, – вы хорошо знаете Вену?
– Ну еще бы!
– В таком случае вы должны знать многих людей?
– О, если я стал бы вам перечислять всех, кого я знаю…
– Мне не нужно ваших «всех», достаточно, если вы знаете одного – того, который мне нужен. Не знавали ли вы инструментального мастера Фремда?
– Фремда? Фремд… Фремд… Нет, такого я не знаю… Надо полагать, что это – очень маленький мастер, совершенно не пользующийся известностью. Если хотите, я могу вам рекомендовать итальянца Буньони, это отличнейший…
– Вот что, Зигмунд, – перебил его Лахнер, – Фремд умер, но мне нужно разыскать его вдову. Если вы поможете мне в этом, то получите целый дукат.
Юный еврей радостно закивал головой и дал слово в самом непродолжительном времени разузнать желаемое.
Вскоре послышался грохот быстро подъехавшей кареты, из которой вышел Фрейбергер с узлом в руках. Войдя в дом, он заговорил с Лахнером, титулуя его «бароном» и заявляя, что все идет отлично, но только необходимо поторопиться. Затем он послал Зигмунда за парикмахером, который должен был сейчас же заняться париком «барона».
Когда Зигмунд ушел, старик развязал свой узелок, достал оттуда темно-зеленый мундир с темно-красной выпушкой и сказал:
– Вот вам майорский мундир. Он не нов – это правда, но в данный момент сойдет. К вечеру вы получите совершенно новую форму – я уже заказал его. А теперь примерьте пока этот.
Лахнер надел мундир, но оказалось, что он был непомерно широк и длинен.
– Это ничего, – сказал Фрейбергер, – ведь вы наденете сверху плащ. К вечеру будет готов новый, а этот понадобится вам, только чтобы доехать до гостиницы «Венгерская корона», где я снял для вас помещение. Карета, в которой я приехал, и ее кучер остаются к вашим услугам.
