Их куртки висят на колышках, вбитых в стену: лыжная – его, черная кожаная, отделанная овчиной, – ее.
Когда они выходят из дома, в бесцветной ночи, под луной, ее светлые волосы становятся платиновыми, а глаза (бутылочно-зеленые при свете лампы) – ярко-серыми.
– Рулишь ты, – говорит она, направляясь к отдельно стоящему гаражу.
– Как скажешь.
Когда они входят в боковую дверь, он зажигает свет.
– Нам понадобится бензин, – напоминает она.
Из-под верстака Харроу достает красную пластиковую двухгаллоновую[6] канистру, в которой держит бензин для газонокосилки. Судя по весу канистры и по плеску ее содержимого, заполнена она где-то на четверть.
Топливные баки и внедорожника «Лексус», и двухместного «Мерседеса» залиты доверху. Харроу опускает один конец резинового шланга в бак «Лексуса».
Лунная девушка стоит над ним, наблюдая, как он подносит ко рту второй конец шланга. Руки она держит в карманах куртки.
Харроу гадает: если он ошибется и засосет слишком сильно, если бензин попадет ему в рот, достанет ли она из кармана бутановую зажигалку и чиркнет ли ею, чтобы поджечь горючий туман, который вырвется у него изо рта, опалит ему губы и язык?
Он ощущает появление едких паров и вовремя вытаскивает конец шланга изо рта, успевает вставить в горловину канистры в тот самый момент, когда из шланга начинает течь бензин.
Когда смотрит на нее, она встречается с ним взглядом. Ничего не говорит, как и он.
Он может не опасаться ее, как и она – его, пока они нужны друг другу для охоты. У нее есть своя дичь, объект ненависти, у Харроу – свой, и это не тот дом, который они хотят сжечь этой ночью, а другие, более конкретные цели. Действуя не порознь, а сообща, им проще добиться желаемого результата, и при этом они еще могут доставить друг другу удовольствие.
Он ставит полную канистру в спортивный автомобиль, в багажную нишу за двумя ковшеобразными сиденьями.
Однополосная асфальтированная дорога, с карманами[7], спусками, подъемами и поворотами, через милю выводит их к воротам, и они раскрываются, когда Лунная девушка нажимает кнопку на дистанционном пульте управления, с помощью которого она чуть раньше открыла ворота гаража.
Еще полмили, и они выезжают на двухполосное шоссе.
– Налево, – командует она, и он поворачивает налево, то есть на север.
Полночи уже позади, но времени предостаточно.
На востоке холмы поднимаются. На западе понижаются.
В лунном свете сухая трава такая же платиновая, как волосы Лунной девушки, словно холмы-подушки, на которые кладут головы тысячи блондинок.
Народу здесь живет мало. В данный момент они не видят ни одного дома.
– Насколько лучше стал бы мир, если бы все умерли, – изрекает Лунная девушка.
Эми Редуинг жила в скромном бунгало, тогда как Лотти Августин – в соседнем двухэтажном доме, где были пустые комнаты для Джанет и ее детей. Когда Эми припарковалась на подъездной дорожке, окна горели теплым светом.
Бывшая медсестра вышла из дома, чтобы поприветствовать гостей и помочь занести вещи.
Стройная, в джинсах и в мужской желто-синей клетчатой рубашке, надетой навыпуск, с забранными в конский хвост седыми волосами, загорелым, морщинистым лицом, Лотти выглядела и как девочка-подросток, и как пенсионерка. В юности она, возможно, отличалась мудростью пожилой женщины, теперь же, в старости, сохранила юную душу.
Оставив собаку в багажном отделении внедорожника, Эми несла на руках Терезу. Девочка проснулась, когда они поднимались на крыльцо.
