– Разрешите? – учтиво поклонился я. – Я принес вам обещанное!
– Merci. Vous êtes très bons mon monsieur! (Спасибо вы очень хороший молодой человек. Фр.) – поблагодарила она, стараясь не улыбнуться при этом.
У нее был превосходный французский язык, четкое произношение и особый прононс, что обычно достигался долгими упражнениями.
– О чем вы говорите?! – небрежно произнес я. – Прочитанные газеты? Это для меня Мария Александровна ничего не стоит.
– Pouvez m’appeler Masha. (Можете звать меня Машей. Фр.)
– Замечательно, договорились, буду называть вас именно так. Но я не очень хорошо знаю французский. Мы технари. Наше дело чертежи, железки и еще много скучных вещей, о которых неудобно говорить в обществе милой дамы.
– О! Я понимаю. Оружейный завод! Наверно страшно и опасно порой?!
Мне ее слова показались приятными. Мужчины все одинаковы. Внутри поднялась волна своей исключительности и превосходства.
– Не стоит преувеличивать. Хотя все бывает, конечно, – заявил я немного вальяжно и снисходительно.
– Как вы думаете, война будет? Все об этом говорят! Вот давеча читала ужасную вещь: «Ангел мира в опасности?!»
– Помилуйте! Это выдумки газетных писак, – заключил я убежденно. – Сейчас общество достигло такой стадии развития, что все прекрасно понимают, к чему это может привести. Страшное оружие в изобилии наделано во всех странах. Нам грозит массовое уничтожение: победителей по большому счету не будет. Ну не самоубийцы же мы?! Цивилизованная Европа на это никогда не решится!
– Значит, вся эта шумиха, чтобы поднять тиражи газет? – предположила моя попутчица, почти расставшись со своей прежней застенчивостью.
– Ну не совсем. Подготовка идет. Видите к нашему паровозу прицепили санитарные вагоны. Да и моя командировка на оружейный завод, – многозначительно заявил я. – Все это звенья одной цепи! Нужно держать порох сухим.
– Вас, судя по всему, по срочному делу направили?
– Не сказать чтобы очень. Но нужно помочь. Есть шероховатости. Технические детали.
– И это наверно тайна?
– Увы! Государственная, Российской империи, – заверил я ее, – об этом лучше не распространяться.
– Вот видите! – она посмотрела на меня чуть восторженно. – Значит, на вас можно положиться, вам доверяют. А мне ничего нельзя сказать. Я болтушка! Все выложу.
В синеве позднего вечера показались низкие черные строения. Моя спутница встала, подошла к окну.
– Какая-то станция? – поинтересовалась она, показывая кивком на окно.
– Это Раздельная! Ох! Помилуйте! …, это Лахта, – поправился я. – Поезд обычно стоит здесь пять минут. А что вы скажите если мы закажем чай! – предложил я.
– Можно! У меня есть прекрасное варенье! Наша бабушка, Агафья, в вишневое добавляет, абрикосовые косточки и липовый цвет. Она его не кипятит, а только долго томит в русской печке и оно получается как настоящий английский джем!
– Английский джем?! Замечательно! Будем пить чай. … Будем пить и разговаривать.
– Нет! Просто пить, – немного растерянно возразила моя собеседница.
– Как скажете, – пряча улыбку, согласился я и пошел делать заказ.
Проводник, лукавый дядька, разглаживая мягкие рыжие усы, занес нам, спустя минуту, два кованых вороненых подстаканника. В них были простые стаканы из зеленоватого стекла и жидкий чай. Отдельно он держал посеребренный поднос со сдобой.
– Пышка, слойка, сдобные калачи, крендель, плетенка – все из Филипповской булочной, господа! На выбор! Если желаете! – протараторил он монотонную заученную фразу.
