Однако русское начальство не оценило данной инициативы и попыталось поначалу приструнить начальницу кадрового отдела. Когда поняли, что дело швах и начальница не собирается отступать, приступили к тяжелой артиллерии. Они просто взяли и сместили Грету с занимаемой должности. А поскольку доказать ее профнепригодность было сложно, а скорее, невозможно, то в дело опять был втянут Улле Свенссон и, конечно же, был подключен профсоюз, который боролся за права Греты ради заключения наиболее выгодного договора на увольнение.
– Послушай, – возмущалась Таня, – не надо было Грете влезать в дело с мазутом и втягивать туда профсоюз.
– Это как? – не поняла я.
– Ну надо было замять инцидент, и все.
– Как его можно было замять, когда человек шестьдесят кряду пришли в раздевалки, а там ни отопления, ни горячей воды. Как их-то надо было заткнуть?
– Хочешь сказать, что это они сообщили в профсоюз и в агентство по надзору за условиями труда?
– Я думаю, что никто никуда ничего не сообщал. Профсоюзный работник живет тут у нас.
– А самодонос? – не унималась Таня.
– Нет, а что ты хочешь? Чтобы Грета подала заявку в Нобелевский комитет на премию «Лучший работодатель года», что ли? Конечно, она написала самодонос в профсоюз, потому что у нее так в служебных обязанностях записано.
– Нобелевский комитет… – засмеялась Таня. – Это ты круто!
– Чего круто-то? Тут вон полная неразбериха во всем. Впору на все катать самодонос.
– Э, ты чего удумала?
– Да ничего я не удумала, – бормотала я.
– То-то.
– Я-то здесь при чем? – бормотала я. – А Грете я по-человечески сочувствую. Она всю жизнь этому предприятию отдала, и тут такая радость, – я произнесла так, что буква «р» звучала, почти как «г».
Таня засмеялась:
– Вот умеешь ты настроение поднять. А! – спохватилась Таня. – У нас проблемы с защитным обмундированием.
– Это еще почему? Я все подавала на утверждение, все, что мне выпадало в выборке из системы.
– Это-то, конечно, здорово. А кто ордера составлять будет? Заведующую складом уволили.
– Чего?
– Понятия не имею «чего», но только уволили ее, и все. И поэтому ордера на защитную одежду составлять некому.
– Ну это уже ни в какие ворота, знаете ли, не лезет, – возмутилась я и откинулась на спинку кресла.
– То-то и оно. И кстати, нашу пожилую уборщицу тоже уволили.
– Чего?
– А ты знаешь, Света, что без «защитки» тот же профсоюз не выпустит работников в цеха, – продолжала Таня, – и тогда все встанет просто потому, что некому будет работать в цехах!
– О-бал-деть… – я с трудом сдерживала возмущение. – Между прочим, это следующий самодонос в профсоюз. Только кто его писать будет?
– Вот именно… Профсоюзник напишет.
– Подожди… Уборщицу уволили нашу, говоришь?
– Ага, – подтвердила Таня, – уволили.
– А уборщица чем помешала?
– Не знаю. Туалетную бумагу выносила, наверное.
– Ой, ну не смешно, Таня. Кто убирать административное здание теперь будет?
– Не знаю.
– В смысле, не знаю! А замену нашли? Или ищут?
– Ничего не знаю. Знаю только, что грядут сложные времена.
– О-бал-деть… И ходить мы будем в туалэт, типа сортир, обозначенный на схеме «мэ» и «жо»! – прокомментировала я голосом Папанова, ну или что-то вроде того.
– Света, хорош каламбурить! – Таня вышла из моего кабинета.
Я закрыла глаза. Не ровен час, нас всех уволят. Зачем? Ой, можно подумать, нужны причины. Дело в другом. Я столько поставила на карту ради этой работы, а стоит ли она того? Надо ли так руки сбивать в кровь, чтобы потом все равно оказаться у разбитого корыта и поехать домой ни с чем?
