Чего она боялась, сама не знала. Ведь похвалили ее за уборку, и облигацию госзайма она взяла, как положено. На целых ползарплаты. Самим есть нечего, а взяла… И уже второй раз за год. Чего бояться-то? Веселей надо!
– А вы, может, присядете? Илья Викторович! – И тряпкой стала обмахивать табурет.
– В другой раз. Дела еще…
И уж поворачиваться стал, да на шкаф глянул.
– А это что у вас? Икона что ли?
Леонид Семенович только носом зашипел.
– Белорукова! – И еще раз носом зашипел.
– Икона, – покорно ответила Маруся.
– Какая еще икона! – Всем видом показывая, как он сокрушен, воскликнул директор.
– Дева Мария.
– Какая еще Дева Мария! – Леонид Семенович смотрел на нее, стуча в воздухе пальцем по несуществующему столу, а глаза косил все время в сторону – на проверяющего.
– Так какая?.. Матерь Божья… – Голос ее упал чуть не до шепота. Вот оно, чего боялась, не зная еще!
– Какая еще Матерь Божья!
На это она уже не знала что ответить.
– Верующая нашлась!.. – Вздохнул горестно директор. И проверяющему: – Это так она чего-то. Блажит.
– Икону уберите, – сказал спокойно Илья. – Ей тут не место.
И повернулся уходить.
Узкая спина его в шинели, высокая, прямая, как столб, встала перед глазами Маруси. И в этот столб она произнесла:
– Почему? Я вот – Шурке чтоб, калеке. Дом тут мой, как же?..
– Не дом, а школа, – сказала спина. И твердо добавила, зарубку поставила: – Леонид Семенович.
Все ясно. Обсуждению не подлежит.
И шаги застучали по ступенькам вверх.
Директор пришел через полчаса.
– Ну, ты что?
– Что?
– Дурочкой не прикидывайся. Икону почему не убираешь?
– Так нельзя нам без нее, – Маруся смотрела растерянно. Понимала, что-то нехорошее случилось. Но еще не верила, что ничего не изменить, не вернуть.
– Ты что плетешь? Тебе сказано – школа!
– Леонид Семенович!
– И не говори даже! Ты работница хорошая, так-то тебя бы сразу гнать надо за такие происки, а так…
– Какие происки? Какие такие происки?.. Это же нам с Шуркой… Это вся надежда наша.
– Оооо! Да тебе сколько лет? Ты ж молодая еще, а как бабка ухватилась за эту доску. Да и… Нельзя! Школа здесь!
– Я ж дома у себя.
– Нет в школе! – Повторял директор слова проверяющего. – Вроде как дома, но в школе! В советской школе. И всевозможным богам тут не место.
– Это не Бог, это Матерь Божья. Леонид Семенович! Гляньте на Шурку мою. Без ног девчонка.
Директор руками хлопнул по коленям себе.
– Это тут при чем?
– Леонид Семенович, миленький, – Маруся уже ничего не боялась и слов не выбирала. – Пусть бабка я, пусть отсталая, – он только морщился от ее слов, – но по-другому как нам? Я без мужа…
– Придет…
– Шурка не ходит…
– Пойдет…
– Да как пойдет-то?
– Маруся. Ты послушай!.. Ма-ру-ся! Не поможет тебе бог, если врачи не помогли. Да и нет его! Ты что?
– А как же жить нам тогда!
Слезы текли из ее глаз. Но их никто не замечал. В том числе и Маруся. Она, директор и Шурка с кровати смотрели на икону. Крутанут головы друг к другу и – опять к ней. Кивали, руками махали…
– Леонид Семенович! Кому вред от нее?
– Ого-го!
– Я молюсь Божьей Матери, никто не слышит. Никто не видит… Я прошу ее…
– Да толку то!
– Я прошу ее пожалеть нас с Шуркой. – Слезы лились, уже не останавливаясь. – Она мама Богу, она дите носила, ей жалко его было, а мне-то как… Мне-то как жалко!.. Она услышит наши молитвы, пожалеет нас да попросит своего Сыночка… Сыночек, скажет… – Маруся захлебнулась в рыданиях, но все же хотела закончить: – Сы-ы-ночек… А он смилостивится, увидит наше горе…
