А какой из меня генерал. Ну и тут он (враг), конечно, нам… Только я прибежал – опять зашевелились, началась их артподготовка. Вышибли нас оттуда немцы к х… И вот в городе при отступлении осколком садануло меня. Все рассадило – дырка 12 на 8. Разорвало так, что «шульники» раскрылись напополам к е… матери. Спасибо, две девушки, молодые-маленькие, вытащили меня. Потом какое-то время один я шел. Потом сидел под елкой. Ребята меня там перевязывали. Смотрим – мимо нас 24-й год идет на подмогу. (Призывники 1924 года рождения. – Прим. С.С.) Говорю им: «Идите, ребята, сейчас вас тоже перемесят». Так и вышло. А среди них один парень-то был знакомый, из той же деревни, где я жил. Гляжу – он тоже меня узнал. Его оттуда из-под Белого прямиком сразу домой привезли – покалеченным. А я под той елкой сидел до восьми часов, пока не приехала бричка. Втроем втащили меня на нее. Та бричка через бревна скачет. Как раненому ехать? Говорю им:
– Вы хоть бы чем-нибудь мягоньким мне постлали.
– Да как мы тебе постелим? Видишь, все в воде, как ты на мокрое ляжешь?
Вывезли оттуда. А вдоль дороги уже столько нашего пораненного брата лежит. Железкой нас той же дорогой повезли назад. Сгрузили прямо в лес. Всех кучей свалили, и мы лежали до темноты. В потемках подогнали другие вагоны, нас в них туда затолкали-покидали и повезли в Старую Торопу. Только приехали, только всех выгрузили из вагона – налетели немцы и снова давай утюжить, добавлять нам. Друг был, из другого взвода – Володька. Говорю ему: «Ну, все Володя, тут уже нам точно капут». Полезли мы с ним под колеса поезда. Кое-как он меня затащил, – а он был в руку ранен, – и сам тут же прилег. Где-то часов в одиннадцать пришли нас собирать. Кто жив – того на носилки и куда-то в сосняк. Потом уже совсем стемнело. Слышно, как кто-то говорит:
– Ничего, ребята. Сейчас там будут избушки, поужинаете.
А там не избушки, а плащ-палатки. Вот в них нас положили…
Утром покормили, и в Торопец. Там еще рядом был аэродром. А это, считай, тридцать километров опять. Вот уже только тогда обработали, обстригли с нас всю эту рвань – и пошло кровотечение. О, божья воля, вот тогда я крепко похудел – никак не могут остановить кровь, приглушить. Потом чем-то прижгли, и я заснул. Дальше плохо помню. Разбудили к ужину. Сил нет, говорю им:
– Ну, давайте приносите, что там у вас есть. Сам не смогу.
– Вам двойная порция. Сегодня много крови потеряли.
Пятнадцать дней мы пробыли в Торопце. Дальше, значит, в Осташков. Оттуда в Нелидово. Там около месяца пролежал. Остатки долечивал в Якушино, в школе рядом с церковью, до октября месяца. А в ноябре меня выписали, отправили в 126-й батальон.
Какой-то капитан выбрал меня и еще пару человек и направляет в Бологое. А там бомбят регулярно, как по расписанию, с восьми до трех. Спрашиваю капитана:
– Зачем мне в Бологое-то? Я один не пойду.
– Нет, три человека вас. Чем заниматься будете, в курсе дела?
– Нет.
– Неразорвавшиеся бомбы искать.
– Капитан, ты чуешь, что ты городишь? Они же на четыре метра уходят вглубь! Надо щуп делать. А может, там плавун. Ты ее в этом случае не ущупаешь. Надо сначала найти дырку, записать, когда она упала, взорвалась или нет…
– Тогда вам второе задание.
– Какое еще?
– Там должна быть банда, которая вызывает самолеты.
– Так ты попробуй, найди эту банду…
– Это приказание!
Ну, трое суток мы были там, ходили день и ночь. И показался нам подозрительным один старичок с бородой, в белой шубе – и это в октябре-то месяце! Потом выяснилось, что он еще и никакой не старичок. Я своим говорю: «Смотрите-ка ребята, опять идет, б…!» Мы его за шкирку: «А ну-ка раздевайся!» Смотрим – а он в военном, только шубой покрыт, и форма-то наша.
