Надеюсь, через пару часов мне удастся наконец увидеться с отцом, ибо эта суматоха вокруг начинает сильно напрягать, а молчаливые взгляды бабушки и Нарин заставляют чувствовать себя самой настоящей дурочкой, что не понимает происходящего. Именно так я себя сейчас ощущала, но успокаивала свою настороженность, думая о банальном незнании языка и ином воспитании, не более того. Надеюсь, причина именно в этом.
Все женщины разбежались по дому как мышки. Неужели им не хотелось отдохнуть после таких забегов по рынку? Они, как ломовые лошади, начали наводить чистоту там, где и так все казалось убранным, и доставать огромные казаны для приготовления блюд. Какая же суматоха... я наивно полагала, что мне удастся спрятаться в комнате и дождаться дядю, но Айлин вытащила меня в самый центр двора с целью научить традиционным турецким танцам.
Движения казались несложными, и, наверное, в любой другой ситуации я бы даже хотела научиться танцу, но не сейчас. Сейчас я выполняла все без энтузиазма, еле передвигала ногами под палящим солнцем, желая скорейшего приезда Мусы. Айлин была недовольна моей ленью и очень старалась обучить меня танцу, но ей никак это не удавалось. Решив схитрить, я села на лавочку и молящим взглядом попросила сестренку показать этот танец самой. Девочка двигалась медленно, плавно, ее движения были сдержанными, но они завораживали. В этом танце явно не хватало партнера...
В дом ворвался недовольный Муса и тут же обратил внимание на удобно устроившуюся меня. Он быстро что-то спросил у Айлин, нахмурил брови от ответа девочки, а затем живо приказал мне:
— Поехали. — Долгожданное слово, и я уже летела прочь из имения Атес, желая увидеться наконец с человеком, ради которого сюда приехала.
Муса вел машину быстро и неаккуратно, мы собрали практически все ямы на дороге, пару раз я даже стукнулась головой. Было понятно, что дядя зол и странно задумчив. Не выдержав больше этой тишины, я опять заговорила первой:
— Что-то случилось? — я внимательно изучала смуглое нахмуренное лицо.
Он отвлекся и привычно-презрительно посмотрел на меня, пару секунд помолчал, но все же ответил:
— Твоему отцу хуже, он в реанимации, — спокойно, но при этом довольно трагично выдал он.
Сердце замерло от услышанного, сжалось и заныло вместе с моей душой.
— Так почему мы тогда готовимся к этому чертовому празднику?! Когда моему отцу плохо и он при смерти? — не сдержалась я и повысила голос.
— У нас нет выхода, девочка, — грубо ответил он мне.
— В каком смысле — нет выхода? Ваш родной брат умирает, а вместо того, чтобы молиться у его палаты, вся семья готовится к какому-то празднику?! — я искренне не понимала этих людей.
Он хотел было мне что-то высказать, но решил промолчать, крепче сжав руль. Лишь подъезжая к местной больнице, перед самым выходом из машины, чуть более спокойным тоном Муса произнес:
— У меня есть семья и дети, и, прежде всего, мой долг — заботиться о них.
Каждый разговор с дядей казался мне неимоверно тяжелым, ибо я просто не понимала его, но при этом чувствовала, что кровь у нас общая и гонор в нас кипит одинаковый. Это раздражало больше всего, потому что я до невозможности не хотела быть похожей на Мусу.
На ватных ногах я последовала за дядей. От робости пару раз было желание остановиться. Казалось, я не выдержу собственной боли, увидев измученного отца, но ноги сами несли меня к нему. В лифте у меня впервые заложило уши; всего третий этаж, но я четко ощущала проблемы с давлением. Дядя подошел к регистратуре, что-то сказал медсестре, затем к нам присоединился врач и провел через бесконечные белые коридоры к маленькому окошку.
