– Бред отношения, – говорю я.
Мои слова доходят до Аси разом – словно выключают лампочку. Резко развернувшись, она бросается прочь.
(Я люблю все, о чем здесь рассказываю, но все, о чем я рассказываю, причиняет мне боль. Слишком много людей тянут руки. Они лезут, лезут, лезут, взламывают мглистую стену моего мира, называют его своим, переделывают и – хуже того – перерассказывают его. Меня ранят изнутри бессвязные, бессильные, горькие вопли: не тронь! Мое! Без меня не смотри!
О, я очень много знаю про бред отношения.)
Ася останавливается, будто уткнувшись в стену.
– Ты сказала – бред отношения, – говорит она через плечо.
– Угу. Это когда воображаешь, что кто-то…
– Я знаю, что это такое. – Она азартно подается ко мне: – Ты сказала – бред отношения. Не просто бред, не глюки, не воображаемые друзья…
Ох.
– Я имела в виду…
– Я поняла, что́ ты имела в виду, – обрывает меня Ася. Лицо у нее каменное, но глаза – глаза торжествуют. Чуть фыркнув, она разворачивается и шагает к костру.
– Они сейчас шишки грызут, – негромко говорю я ей в спину. – Вместо попкорна.
Вряд ли Ася меня слышит.
* * *
Я едва не налетаю на нее в темноте: Ася стоит на полпути между ручьем и костром и наблюдает, как Ленчик копается с фонариком в каком-то свертке.
– Он здесь ночевать останется, да? – мрачным шепотом спрашивает она. Я только хмыкаю. Проще предсказать траекторию бурундука.
Ленчик отрывается от своих шмоток и цепко вглядывается в темноту, прикрывая глаза от света костра ладонью.
– Девчонки, ну вы долго там еще? – окликает он.
Я вздыхаю:
– Пойдем. Что толку мерзнуть.
У костра теперь пахнет крепко и солено – я не сразу понимаю чем, но в желудке тут же урчит. Ленчик перехватывает у меня чайник, мимоходом замечает: «Что, меньше не нашла?» Широким жестом указывает на бревно:
– Давайте, девчонки, угощайтесь.
Пахнет из раскрытого пакета из деревенского супермаркета, большого пакета, на треть наполненного чем-то вроде страшных, скрученных, обгорелых сучьев. Мой рот мгновенно наполняется слюной.
– Ленчик, – я выхватываю из пакета кусок, – ты ж наш спаситель!
– Это что? – настороженно спрашивает Ася.
– Это – энергетик. – Я с блаженной улыбкой впиваюсь зубами в кусок, разрывая жесткие волокна. Рот тут же наполняется вкусом дыма, крови, соли, еще недавно живой плоти – вкусом копченого мяса. – Маралятина, – бормочу я с набитым ртом. – Ты ешь давай. Это самое то, что надо.
– Это из питомника? – с сомнением спрашивает Ася.
Ленчик непонимающе моргает, потом спохватывается:
– Из питомника, конечно, тут этих питомников кругом, вот я давеча в один поехал, а он там в логу ходит, здоровый такой, а у меня, значит, как раз ствол с собой… – он обрывает монолог, видимо, сообразив, что концы с концами не сойдутся. – Да ты кушай, кушай.
– И почему сегодня все пытаются меня накормить? – печально улыбается Ася.
– Худая ты больно, – деловито объясняет Ленчик. – Одни кости.
– А вас это волнует? – огрызается Ася, и Ленчик вскидывается:
– Кого? Меня?! Да меня это вообще не волнует, мне-то какое дело! Вот в том году у меня туристка была, так она вообще ничего не ела, я ей говорю: ты хоть чаю с сахаром выпей, а она такая: да я так пью, а потом, как на перевал подниматься, она такая хлоп с коня – и в обморок, ну, говорю, ты допрыгалась, двоечница, беру ее под мышки, на ноги ставить, а она…
Ася ошеломленно жует мясо. Чайник вскипел, бадан со смородиной заварились, и я наливаю себе полкружки (ох, придется вылезать потом из спальника). Ленчик уже рассказывает, как туристка (непонятно, та же самая или уже другая) звала его жить к себе в Питер и как он почти собрался уже, но…
