Голос его был спокойный, ровный – однако в нём чувствовалась какая-то тяжесть. Видимо, старику было крайне сложно стоять посреди сцены, да ещё и при этом развлекать толпу.
– Однако ключевой персоной этого вечера буду совсем не я, – тем не менее продолжал вещать Спелт, – Прежде всего мы собрались здесь, чтобы почтить память шести наших лидеров. Людей, что долгие годы вели Клан – а с ним и весь Эстериол, – в праведное, светлое будущее. Давайте склонимся перед прахом усопших, отдавая им последнюю дань уважения. А в то время, пока мы все молимся за спасение их душ, наш одарённый гость – поэт, прибывший к нам из далёких земель специально, чтобы проститься с Верховными, – скажет для вас несколько слов.
– Эй, давай, – позвал Тезидия тот самый организатор, – Только давай что-нибудь не слишком заунывное… мне не нужно, чтобы весь зал уснул!
– Не буду называть имён, – тем временем продолжал адепт, повернувшись к пареньку, вышедшему на сцену, – Пусть юноша представится сам.
Тези неуверенно подошёл к микрофону. Несмотря на годы поэтической деятельности, сейчас его одолело совершенно неуместное волнение. Всё же перед таким количеством слушателей он ещё ни разу не выступал…
– Д-добрый вечер, – с лёгкой запинкой проговорил он, – Меня зовут Тезидий Оутинс, – типичное «Великолепный» как-то не шло на язык, – Как уже сказали, я прибыл сюда издалека. К моему огромному сожалению, никто из тех, с кем мы сегодня прощаемся, не был мне знаком лично. Но я уверен, что это были достойнейшие люди. Более того, я считаю, что каждая жизнь имеет право быть воспетой в веках. И оттого песня, которую я сейчас исполню, затрагивает всех тех, кого нет сегодня с нами… Это будет баллада… Баллада о мёртвых душах…
«Только не что-то заунывное!» – уже в откровенной панике одиними губами проговаривал лысый организатор, стоя у сцены.
Однако поэт совершенно не обращал на это внимания. Он медленно закрыл глаза, затем вновь открыл – и, совершенно по-новому взглянув на толпу, начал играть.
На первых нотах рандлея в его руках предательски дрогнула – но тут же оправилась и, уже ничуть не фальшивя, стала наигрывать какой-то медленный, щемящий душу мотив. Мотив был красив – но очень грустен. Так грустен, словно само небо рыдало о том, что ему порой приходится творить несправедливость в этом мире…
Лысый организатор поморщился и закрыл глаза рукой. Один его вид олицетворил все бесконечные мысли о том, в какой тоске будет пребывать зал после подобного выступления. «Сказали же ему, не заунывное!»
Но Тезидий знал, что делает. Он видел и раздражение на лицах клановцев, и тоскливое недоверие людей в зале. Он видел всё это – и понимал, что вскоре всё изменится. Изменится в корне…
Ещё пара завершающих нот – и мелодия вдруг оборвалась. А после секундного затишья началась вновь – но уже другая. Живая, быстрая. Она продолжала быть надрывной, но надрывной совершенно по-новому. Так, словно это пела сама земля, отправляя своих солдат в последний бой. Это была мелодия, призывающая бороться. Марш, побуждающий идти вперёд. А затем Тезидий запел – так же браво, как и его музыка, и столь же горестно…
– Летим мы тихо, гордо В прозрачных небесах,
И нам уже не больно, Лишь слёзы на глазах…
Жизнь исчезает в блеске Неведомой звезды,
Но не горим мы в свете – Гниём мы от тоски…
Повсюду реют души, Рисуя в мёртвый круг,
И сумрак ночи душит, В нём страшен каждый звук,
