Мальчишкам лавочным он украдкой от покупателей давал легкие подзатыльники и произносил:
– Чего глаза-то вылупил да в носу ковыряешь! Убирай товар… Видишь, сколько товару нарыто. Ну, живо, живо! Почесывайся, почесывайся!
В полдень он начал посылать приказчиков домой обедать. Приказчики уходили домой по одному и, пообедав, возвращались снова в лавку. Сходил пообедать и приказчик Андреян. Вернулся он в лавку весь красный, расстроенный, запыхавшийся.
– Дозвольте на пару слов, Трифон Иваныч, – обратился он к хозяину.
– Что тут? Какие такие пары слов? Дело делать надо теперь, а не пару слов разводить! – огрызнулся хозяин. – Вон покупатели дожидаются.
– Что мне покупатели, коли, может статься, уж я и не служу у вас!
– Ты вздор-то не мели, а иди и продавай. Вон ситцу спрашивают. После поговорим.
– Я работать завсегда рад, а только нешто возможно такие слова! Такие слова даже очень обидно и слышать от бабы.
Андреян занялся с покупателем, а Трифон Иванович досадливо крякнул и почесал затылок.
– С Акулиной что-нибудь у него дома вышло… Ах, наверное, с Акулиной! – пробормотал он.
Андреян продал покупателю ситец и опять подошел к хозяину.
– Позвольте вас в уголок потревожить, чтобы опрос сделать, – опять начал Андреян. – После таких слов, воля ваша, я не знаю уж, в каких смыслах мне и руководствоваться.
– Что такое? Говори скорей!
Хозяин отошел в угол. Андреян стоял перед ним и слезливо моргал глазами. Прыщавое рябоватое лицо его было красно и подергивалось.
– Дозвольте, Трифон Иваныч, опрос сделать: кто у нас хозяин и кому я служу? – задал он вопрос.
– Что за вздор ты городишь! Конечно же, я хозяин, и мне ты служишь.
«Акулина, Акулина… Она что-нибудь набедокурила», – мелькнуло у него в голове.
Приказчик продолжал:
– Ну так знайте же, что Акулина сейчас мне отказала от места. Я ходил домой обедать, она налетела на меня, ни за что ни про что изругала и отказала. «До Рождества ты, – говорит, – можешь у нас оставаться, а после Рождества получишь расчет и поезжай в деревню, иначе я, – говорит, – тебя кормить не буду».
Трифон Иванович весь вспыхнул, но тотчас же совладал с собой и отвечал:
– А потому, что сам виноват… Ругатель… Ругаешься… Всех задираешь… Пересмешник… Никому спуску не даешь…
– Однако же, позвольте… Кто хозяин: она или вы?
– Коли я ее над домом в ключницы поставил, ты должен ее почитать, а не ругательные слова…
– Да когда же я, помилуйте…
– Ступай на место и делай свое дело!
– Однако должен же я знать, в каких я смыслах?..
– Ступай… После поговорим… Теперь некогда.
Трифон Иванович заходил в волнении по лавке и шептал на Акулину ругательства. «Однако что же это будет, ежели бабу так запустить! – думалось ему. – Смотри на милость, как женщина крылья расправляет! Из тихони, из смирной бабы и вдруг такие поступки! Нет, надо крылья подрезать ей, надо. Сегодня же подрежу». Самоуправство Акулины обеспокоило его вконец. Его уже и хорошая торговля в лавке не радовала, он хотел идти в трактир, вышел на порог лавки и вдруг столкнулся нос с носом с Акулиной. Она была в новом ковровом платке, подаренном ей недавно, в суконном ватном пальто и в ярком светло-зеленом платье, виднеющемся из-под пальто. Трифон Иванович увидал Акулину и попятился. Он даже обомлел.
– Чего тебе? – спросил он гневно.
– К вам пришла, милый, – прошептала Акулина, улыбаясь.
– Зачем?
– Шубу лисью покупать, голубчик…
