Ты там что, блядь, делаешь? прошептал он.
Тш-ш, ответил Хэррогейт.
Он услышал, как льется жидкость.
Ух, произнес в темноте голос.
Вонь прокисшего брожения скользнула по ноздрям Саттри.
Хэррогейт.
Ага.
Ты чего это задумал?
Тш-ш. Вот.
Из сумрака к нему протянулась рука, предлагая банку. Саттри сел и принял ее, понюхал и попробовал. Густая и кисловатая брага неведомого происхождения. Где ты это взял?
Тш-ш. Это джулеп мистера Кэллахэна, который он там заваривал. Как по-твоему, готов?
Был бы готов, он бы его выпил.
Я так и думал.
Так а чего не поставишь на место, пусть еще дозреет, выпьем в субботу вечером.
Как прикидываешь, башку сорвет?
Саттри прикидывал, что сорвет.
Полежали в темноте.
Эй, Сат?
Чего.
Ты что делать метишь, когда откинешься?
Не знаю.
А что делал перед тем, как сел?
Ничего. Пьяный валялся.
Вокруг них подымался и опускался глубокий сип спящих.
Эй, Сат?
Спи, Джин.
К утру зарядил плотный дождь, и они никуда не выходили. Сидели кучками в тускло освещенной камере и играли в карты. В комнате было холодно, и некоторые накинули себе на плечи одеяла. Выглядели они задержанными беженцами.
В полдень колченогий сиделец принес из кухни сэндвичи. Тонкие ломтики крысиного сыра на тонких ломтиках белого хлеба. Сидельцы покупали у коридорного разносчика спичечные коробки кофе за никель, и он лил им в кружки кипяток. Хэррогейт проснулся от глубокой дремы и соскочил на пол за обедом. Сэндвич свой он запивал простой водой, съежившись на шконке и набив себе щеки. Снаружи по всей округе падал холодный серый зимний дождь. К ночи он превратится в снег.
Сэндвичи он доел и вновь принялся постукивать по кольцу, как вдруг лицо его изменилось от новой мысли. Он отложил работу, и слез на пол, и заполз под шконку Саттри. А потом выполз и вновь забрался наверх, где опять взялся за работу. Немного погодя снова слез.
К сумеркам несколько сидельцев стали поглядывать на него – понять, что происходит: самый мелкий заключенный, сидя на верхней шконке, вдруг принимался улюлюкать, как шимпанзе, а потом вновь затыкался.
Когда прозвонили в треугольник на ужин, все потянулись на выход, кроме него. От своей партии в карты оторвался Саттри и потряс его за плечо. Эй, рысак. Пошли.
Хэррогейт приподнялся, не открыв один глаз, лицо свалялось там, где он притискивался им к одеялу. Ааангх? спросил он.
Ужинать идем.
Он скинул ноги с края шконки и рухнул на пол ниц.
Саттри уже отвернулся к выходу, когда услышал удар. Посмотрел и увидел, как Хэррогейт возится на полу, вернулся и помог ему встать. Что с тобой за херня творится?
Йиигх йиигх, ответил Хэррогейт.
Срань, сказал Саттри. Тебе б лучше тут посидеть. На шконку сможешь сам забраться?
Хэррогейт оттолкнул его и наставил один глаз на дверь из камеры. Ам ам, сказал он.
Ебила ты чокнутый. Ты ж даже идти не в состоянии.
Хэррогейт двинулся по косому полу, скверно кренясь. Остальные сидельцы сбились у дверей, выходили по двое и спускались по лестнице.
Смари, кто идет.
Что с ним такое?
Похоже, одна нога выросла длиннее другой.
Хэррогейт врезался в угол нар, и его отнесло прочь.
Будь я проклят, если сельский мыш не нажрался хуже черта.
Зенки-то будто дырки в снегу проссал кто.
Его повело в их сторону, словно не туда запущенного андроида. Один поймал его за рукав.
На ужин идешь, Сельский Мыш?
А то ж, блядь, ответил Сельский Мыш.
В очереди его прикрывали, поддерживая прямо, защищая от охраны. Помощник повара, грузивший ему тарелку, взглянул ему в лицо, вероятно, потому, что оно всего одно в очереди проходило на уменьшенной высоте. Обосраться и не жить, сказал он.
