Дома мы спали, втиснувшись вдвоем на крошечную койку. Такой роскошной кровати у нас никогда не было, да и одеяла тоже. Мы спали под колючими коричневыми покрывалами, а когда становилось совсем холодно, отец приносил пальто и укрывал нас. По крайней мере, теперь мне в лицо не упирались пятки Олив. На противоположной стене висела картина «Тайная вечеря». На ней Иисус и двенадцать апостолов сидели за длинным столом и ужинали.
Я осторожно откинула край одеяла, слезла с кровати и подошла к окну. Деревянный пол у меня под ногами был теплым. Я отодвинула занавеску и посмотрела на сад. Там росли высокие деревья, зеленела трава и цвели цветы, а за садом виднелась церковь.
Олив пошевелилась. Я повернулась к ней. Она открыла глаза и улыбнулась.
– Доброе утро, соня, – сказала я.
– Я сперва не могла вспомнить, где я. – Она села в кровати, потом выбралась из-под одеяла и пришлепала ко мне. Ее теплая ручка сжала мою руку.
– Это церковь дяденьки, Нелл? – спросила Олив, глядя в окно.
– Думаю, да.
– Ничего себе, собственная церковь!
– Не думаю, что она его собственная. Мне кажется, церковь вообще нельзя купить.
– Потому что она принадлежит Боженьке? – уточнила Олив.
Тут мне пришлось задуматься. Пожалуй, церковь действительно принадлежала Богу. Отец Девлин в нашей церкви в Бермондси всегда называл ее Домом Господним. С другой стороны, если Бог владел церковью, как же Он собирал арендную плату?
– Не знаю, Олив, – призналась я.
– Спрошу у дяденьки, – решила она.
Мы умылись водой из тазика, который стоял на мраморном столике у стены, оделись и побежали вниз.
На кухне было тепло, приятно пахло цветами и зеленью. У окна стоял желтый диванчик, а по центру длинный стол. Камин был просто огромный. Рядом с ним лежали заготовленные дрова, а внутри уже потрескивал огонь.
Жена священника что-то помешивала в кастрюльке на плите, а ее супруг читал газету, но теперь поднял взгляд и улыбнулся.
– Выспались? – спросил он.
У него на шее все еще была белая повязка, и я наконец сообразила, что это вовсе не бинт, а просто такая штука, которую носят священники. Отец Девлин в нашей церкви тоже такую носил.
Я улыбнулась в ответ:
– Да, спасибо.
– Будете кашу и яичницу? – спросила хозяйка, улыбаясь нам.
– Настоящая яичница? – удивилась Олив.
– Сама настоящая, – ответила та. – У нас на заднем дворе живут курочки, которые каждый день любезно делятся с нами чудесными коричневыми яичками. Можешь покормить их потом, если захочешь.
Мы уселись за длинный деревянный стол. Солнце пригревало мне спину. Было так уютно, что я почувствовала, как все напряжение прошлого дня отпускает меня. Это хорошее место, и мы здесь будем в безопасности. Жена священника поставила перед нами тарелки с кашей. Я положила в рот ложку: каша оказалась сладкой и пахла сливками.
– Дяденька! – позвала Олив, прожевав очередную ложку каши.
– Да, солнышко.
– А та церковь принадлежит вам?
Он рассмеялся:
– Боюсь, Олив, нам вообще ничего не принадлежит. Мы трудимся во имя Господа, а Он не так-то много платит.
– По-моему, отцу Девлину Бог отсыпает деньги мешками, потому что у него есть кухарка, уборщица и большой блестящий автомобиль, и еще он ходит пить пиво в «Поросенка и свирель».
– А кто такой отец Девлин? – уточнил наш собеседник.
– Это священник в церкви, куда мы ходили, – объяснила я.
– Значит, ты католичка, Нелл?
– Ну, я немного отпала от церкви, – усмехнулась я. – Нашу разбомбили, а другая католическая церковь находилась слишком далеко.
