«Почему не больно?» – подумала Агата. Впервые за четыре смерти – ни боли, ни гнева.
Эмили коснулась куклы. В ее груди, где прятался дух старухи, что-то дрогнуло.
– Прости, – прошептали они обе, и это было первое слово, которое Эмили произнесла вслух.
***
На «Карпатии», когда выживших укутывали в одеяла, Эмили подошла к борту. Лунный свет лежал на воде, как дорожка из пепла.
– Я осталась, – сказала Агата ее голосом, но без злости.
Эмили покачала головой. Она подняла куклу к луне. Восковая щека блеснула слезой.
– Мы остались, – поправила девочка, и Агата впервые за 89 лет заплакала.
***
Нью-Йорк, 14 апреля 1997 года.
Солнце садилось за Гудзон, окрашивая воду в цвет старой крови. Эмили Харт, 95 лет, сидела у окна дома престарелых, сжимая в руках куклу с отколотым восковым ухом. Ее кожа напоминала пергамент, но глаза все еще светились – два уголька, хранящих тайну.
– Бабушка, – внучка Мэй подошла, поправляя плед на ее коленях. – Ты опять о «Титанике»?
Эмили коснулась пальцем стекла. Закат дрожал в луже на подоконнике.
– Она здесь, – прошептала старуха. – В тишине.
Мэй вздохнула. Она слышала эту историю сто раз: про старую ведьму, про смерть в ледяной воде, про куклу, которая «помнит». Но сегодня что-то было иначе. Воздух пахнул морской солью, хотя до океана – тридцать миль.
Эмили протянула куклу.
– Возьми. Ей пора проснуться.
Мэй взяла игрушку. Восковая рука отломилась, упав на пол. Внутри, среди трухи, блеснул осколок зеркала.
– Смотри, – Эмили ткнула в стеклышко.
Мэй поднесла его к глазу. Сначала – лишь блик лампы. Потом… палуба. Люди в старомодных костюмах. Женщина в размокшем платье махала рукой, как будто через толщу лет.
– Это…
– Она просит прощения, – перебила Эмили. Ее голос стал четким, молодым. – Скажи ей, что я услышала.
Рука старухи обмякла. Монитор за спиной запищал. Мэй не стала звать медсестер. Она прижала куклу к груди, чувствуя, как что-то щелкает внутри – будто ломается цепь.
***
На дне Атлантики, среди ржавых обломков «Титаника», призрак Агаты парил над песком. Ее платье из водорослей и теней постепенно распадалось.
– Прощай, – прошелестели рыбы, проплывая сквозь нее.
Кукла Эмили, проросшая кораллами, наконец разжала пальцы. Воск растворился, освободив крошечное сердце из горного хрусталя. Оно поднялось к поверхности, сверкая в лучах, пробивавшихся сквозь толщу воды.
Агата потянулась к свету. Ее пальцы коснулись солнечного блика – и рассыпались планктоном.
Больше не было ни боли, ни гнева. Только музыка. Та, что Эмили слышала сквозь вибрации.
***
Мэй вышла на балкон. Ночной ветер трепал ее волосы. В руке она сжимала осколок зеркала.
– Я не верю в призраков, – пробормотала она.
Но где-то вдалеке, завывая, прошел корабль. Его гудок отозвался в груди – ровно три удара. Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум.
Мэй улыбнулась. Возможно, бабушка все же была права.
Тишина иногда говорит громче слов.
