Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3 - страница 5

Что болит одиночество тел…

Одиночества нет у души!

Я – эхо твоё, незабвенный,

Мне близкий, родной, понятный.

Пусть эха звук, может, невнятный —

С тобой становлюсь в нём счастливой.

Я – отблеск тебя, мой гений.

Что может быть лучше сей доли?!

И отблеск – по собственной воле,

Помимо чужих точек зрений…

Твоим сомыслителем радость

Себя ощущать – есть движенье.

И, может быть, свой день рожденья

Я встречу ещё, а не старость.

Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.
<…>
Только когда придёт и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.
И. Бродский

Ты так пережил разрыв,

что не смог удержать порыв,

чтобы это не высказать вслух,

как гамбургский петух,

но которому «гамбургский счёт»

выставлен Богом. И вот,

ты не сумел обиды

сбросить с резца рапида и

уколол (не со злобо́й).

Но сегодня твоей иглой

(которой не штопают дыры)

прихвостни и простодыры

колют исподтишка

(у них-то тонка кишка).

А некие президенты

используют как аргументы

для личных сведений счётов,

науськивая идиотов,

потому что ты ныне тот,

на кого уже смотрит народ

с придыханьем и верой:

ты теперь стал для них эрой,

теперь ты для них стал Богом,

потому что делиться итогом

глупости нужно, конечно, с гением,

не обладая мнением

своим и свободой…

Объединённые же непогодой

блакитного неба атласа

вспоминают «брехню» Тараса,

а не Александра!

Удивилась бы Кассандра,

что ты – с гениальным оком —

не оказался пророком!

4. Страсти по Венеции

Зной (как среди песков Сахары)

дыханьем разогретых тел

подогревался и без пары,

не напрягаясь, буйно прел,

соединяя запах тленья,

морского бриза, пота псов,

испытывал домов терпенье

и обитателей дворцов.

По венам с жёлто-серой плазмой

в гондолах ёрзал сгоряча

и ниспадал слезой алмазной

со лба до самого плеча.

Я с ним сроднилась, будто с духом

венецианских мудрецов,

и на фасадах зорким оком

искала взгляды праотцов.

И силуэт в гробах каньонов

мелькал обломком миражей,

отбрасывая тень поклонов

из окон разных этажей.

Совсем не это время года

владело северным волхвом.

И уж совсем не та погода

роднит Венецию с «Петром».

Хотя и тот и этот – камень,

но в обрамлении воды

закрылся плотным слоем ставень,

как в ожидании беды.

Столпотворенье Вавилона,

галдёж как в пятничный базар…

А в небе облако-икона

лучилось, как из тьмы квазар…

Мосты, мосточки, гроздь фонтана…

У той, у этой ли воды

гулял поэт?.. У «Флориана»[11]

свой счёт избранников судьбы…

Брег Сан-Микеле[12] – третий лишний

сей карнавальной суетни,

в могильные забился ниши

под звук цикадной стрекотни.

Покойный остров в жизни прений

стоит вдали, особняком,

и спит на нём мой светлый гений

под солнцем высохшим цветком…

Из цикла «Акафист жизни сидя»

Маме

Как я тебя люблю доныне!!!

Но ты меня любила больше —

величием Екатерины,

Мариной из шляхетской Польши.

Меня вложила в слоги ветра,

в слова морской волны и пены

Цвета-и-Евы, звоном плектра

Христовой святости Елены.

Ты изваяла мои думы

над коростенской стольной кручей,

как воплотила в сини громы

княгини Ольги стон дремучий.

Ты так меня любила сильно,

что удержала на обрыве

в тот день, когда петлёй могильной

смерть обняла в любви порыве.

2. Черешневый дождь

Светочке

Зацелованные солнцем

и обласканные ветром

сквозь листву, как чрез оконце,

тёмно-карие черешни,

как гранаты и рубины,

мне подмигивали оком

чернобровой, круглолицей

хохотушки-веселушки,

здесь гулявшей ненароком.

И веснушчатое небо

перемигивалось в лапах

Назад Вперед

Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3 - страница 5

Похожие книги