Чайник оглушительно щелкнул. Он вздохнул и поднялся. Но едва вышел из кухни, как наткнулся на нее, взъерошенную ото сна, в трогательной сорочке, с босыми пятками… По ее взгляду он понял, что она уже все знает.
Они помолчали.
– Ну, я пошел? – неуверенно произнес он.
– Да… Наверное. Мы же ничего не можем изменить.
– Ну ты ведь знаешь, что на самом деле можем.
– Мы уже говорили об этом, – быстро перебила она. – Не можем. Потому что нет. И точка.
– Я тебя понимаю, – тихо сказал он.
– Ты уже знаешь, куда пойдешь?
– Сегодня мне скажут точно. К десяти утра меня ждут в офисе.
– К десяти. Какая ирония… Как и меня, – горько усмехнулась она.
– Перестань. Ну сколько можно. Ты пойдешь туда и будешь счастлива.
– Без тебя?
– Именно. Все должно иметь свой логический конец.
Она вздохнула.
– Ты собрался? Ничего не забыл?
– Вроде все. А разве у меня было много вещей?.. Вот только куртку надо бы найти обязательно, чтобы не возвращаться, раз уж ты этого так не хочешь и боишься. Она казенная, мне за нее настучат по шапке, если что. Не помнишь, где она?
– Конечно, помню, – она открыла шкаф и на цыпочках достала с верхней полки пакет с аккуратно уложенной в него черной форменной курткой.
– Нашивка цела? Это самое главное, ее наличие проверят в первую очередь.
– Да. Взгляни, вот.
Она развернула куртку и повернула ее задней стороной. Через всю спину шла белая нашивка с большими буквами: «ДЕКРЕТ».
– Ну, прощай.
Он распахнул дверь и резко закрыл ее за собой.
Море сегодня было слишком синим. «Неестественное, – подумал Макс. – Как будто в каждом литре банку детской гуаши растворили».
Они сидели на причале. Как и каждый день этого странного лета. И сегодня впервые не знали, о чем говорить. Макс пнул ногой камешек и посмотрел на Маринку:
– Ну, пойдем?
Маринка пристально вглядывалась в эту неестественную синь, хмурилась и кусала обветренные губы.
– Марин, ведь все решили.
– Ты уверен?
– Да.
Тамара Ивановна, сухая, изношенная, но преисполненная достоинства женщина, встретила их на крыльце своего дома. Вернее, его можно было когда-то назвать домом, а теперь он больше смахивал на хибару – как все теперь на полуострове. «Это не страшно, – пронеслось в голове у Марины. – Ведь с ним. А значит, все равно где».
– Мам… – начал Макс.
– Максим, сынок, что происходит? Добрый день.
– Мам, помнишь, я рассказывал тебе про Марину? – спросил Макс и осекся, перехватив взгляд матери, которым она вцепилась в инвалидную коляску.
– Я-то помню… – голос Тамары Ивановны перешел на сдавленный шепот. – Но я и предположить не могла, что мой… что мой… единственный… – Тамара Ивановна вдруг стала оседать на землю, пытаясь схватиться куда-то за воздух. Макс успел подскочить и подставить под мать табурет.
Марина, казалось, застыла на своем троне. Напряженно глядя на происходящее, она по-прежнему кусала губы и молчала.
– Мама, – твердо начал еще раз Макс. – Ты прогрессивная умная женщина и всегда такой была. Если бы я не был уверен в том, что ты отнесешься к моему выбору по-человечески, я бы даже не ставил тебя в известность. Мы просто пропали бы в один прекрасный момент. Вдвоем, я и она. А потом я позвонил бы тебе откуда-нибудь из Питера и сказал, что уехал жить туда. Мам, ты же читала книгу. И кино смотрела в молодости. Там еще этот снимался… Как его… Твой любимчик. Они же полноценные люди. Все умеют и все могут. И даже существовать в двух стихиях! Они круче, чем мы! Это не болезнь. Ну родилась она такой, понимаешь?
