Слова Джессики не давали мне спокойно работать. Нет, не про взрывы. Как она сможет их обеспечить? Нет, это ей никак не удастся. А ее слова о том, что мне надо менять работу. Дело моей жизни так и оставалось неким печальным призраком у меня в мозгу. И я никак не могла понять, чем хочу заниматься.
Ну и что, что я умею неплохо рисовать? Ну и что, что я очень люблю читать? Ну и что, что люблю придумывать что-нибудь и воображать? Ну и что, что обожаю театр и лицедейство, но только не самой «действовать», а смотреть со стороны.
Как объединить все эти качества? Я и в школе-то на анкеты о том, кем хочу быть, давала такие противоречивые ответы, что учителя терялись и не могли мне ничего толкового посоветовать.
Но Джессика и сама не шла дальше учиться, а работала в каком-то баре! И как же я не догадалась сразу поставить ее перед этим фактом? И как я же уже очень-очень давно не поставила ее перед этим фактом?
Истязать себя дальше не получилось, потому что позвонила плачущая мама. А она редко звонит мне в редакцию, так она демонстрирует уважительное отношение к моей работе, а воспитательные цели – штука трудоемкая и каждодневная.
Но тут, видно, и правда произошел из ряда вон выходящий случай.
– У меня ничего не получается! – расстроенным голосом сообщила она.
– Что у тебя не получается? – вздохнула я.
– Ничего!
– А конкретнее?
– Эскизы!
– Какие эскизы?
– Твой отец уже несколько дней хохочет над моими эскизами!
– Над какими именно, не напомнишь?
– Ну над теми… с плоеными воротниками и современными брюками!
– Ах! Ха-ха-ха, – не удержалась я.
– Ну вот, и собственная дочь туда же, – совсем расстроилась она.
– Нет-нет, – стала утешать ее я, – я полностью тебя понимаю и поддерживаю.
– Тогда приходи и помогай.
– Но почему сразу я? У вас в доме моды еще много людей работает помимо тебя.
– В том-то и дело, что я не могу никому об этом рассказать! Это дело заказали только мне!
Я задумалась.
– Тогда плохо твое дело, – сказала я.
– Приходи и помогай, – потребовала она, – а не соль мне на рану сыпь!
Я горько вздохнула. Я и сама не могла представить, что тут можно придумать. Но это была моя мама, а потому я после работы пошла к ней, и мы полночи придумывали, как с наименьшим ущербом для своей гордости осуществить этот заказ.
К утру я все-таки убрала плоеные воротники, сделала их шифоновыми, сделала более современными камзолы и менее современными брюки. Выходило что-то среднее между обыкновенным нарядом вампира и нарядным костюмом оборотня.
Мама была несказанно рада и сообщила мне, что раз я все это придумала, то я и пойду относить все это в театр к парням Лимбарди.
– Ну что ты опешила? – ласково спросила она меня. – Сегодня как раз суббота, а мы с ними и договорились встретиться в субботу.
Я с трудом пришла в себя.
– Видишь ли, – сказала я, – мне абсолютно все равно, на какой день вы там договорились, но я никуда не пойду ничего относить.
– Ничего страшного, – утешила она меня, – чего тут бояться? Уже полгорода в курсе того, что театр Лимбарди открывается.
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Я не пойду к ним в театр.
– Но почему?
– Потому, что мне и договора было достаточно, – постаралась объяснить я.
И тут началось.
– Бросаешь маму? А как, по-твоему, я им объясню, почему я воротники изменила? А вдруг им это не понравится? Или доработки возникнут? Это немного не то, что они хотели, как я им докажу, что ты предлагаешь единственно верное решение?
