«Так и будет! – сияли её счастливые глаза. – Так и будет! Сегодня, завтра и всегда! По-другому она не умеет да и не позволит…»
А на замечание одной из родственниц, которая, глядя на её юное и такое прекрасное лицо, спросила: «Что сияешь, как новая монета? Всё лучшее уже позади!», Наташка, блестя глазами, лишь подумала: «Видно, неудачница, вот и всем такое пророчит. Нет, у меня всё будет иначе!»
Почти с первого дня новой семейной жизни начала внедрять свой нехитрый план устройства семьи, не подозревая, что Максим получил уже от своей матери совершенно противоположные наставления и соответственно с ними выстроил свою программу: программу воспитания молодой и неопытной жены.
Единственный сын у матери, Максим Гаврилов был неплохим парнем. Его любили товарищи за общительность, а подчиненные (он работал на заводе старшим технологом) за простоту. Умный, с организаторской жилкой, он был из тех людей, которые не так простодушны, чтобы не ценить своих достоинств, и не так робки, чтобы сомневаться в правоте своих позиций, в отличие от Натальи, которая ни в чем не была уверенной до конца и считала себя помельче многих. Особенно высоко она ценила своего мужа во всех вопросах семейной жизни и словно поливала под ним урожайным дождичком благодатную почву.
Его любые желания не обсуждались, а принимались с верой в их мудрость и рассудительность, с надеждой на то, что Максим всё знает: и в работе, и в жизни. И раз он говорит, так будет лучше.
А мать его, Евгения Викторовна, высокомерная и гордая своим прошлым женщина, считала, что умнее и красивее её сына нет на целом свете. И никак не могла понять, как он мог додуматься до такой глупости: жениться на деревенской простушке. Долго сопротивлялась, отговаривала сына от этого поступка, ставила ультиматумы: я или она? Тут же приводила неопровержимые, как ей казалось, доводы: во-первых, – деревенская; во-вторых, – никто и ничто; в-третьих, – молодая, ничего не умеет, а она, мать, вечно за ним ухаживать не собирается.
Максим молчал и всё-таки настоял на своем:
– Молодая – значит, не испорченная еще жизнью, не избалованная никем и ничем. То, что деревенская, тоже не беда: ко всему приучена, к городской жизни привыкнет. А без образования? Зачем мне нужно её образование? Самая неудобная жена – образованная жена! Слава богу, моей головы и образования хватит на двоих.
– Она же тоненькая, как стебелек… Подует ветер – и свалится.
– Окрепнет у нас. Есть что кушать и пить. Не пожалеем, подкормим.
Евгении Викторовне деваться было некуда – и в их доме появилась Наташка, робкая, тихая, словно маленький безобидный зверёк, загнанный в клетку, со страхом и надеждой заглядывающий в глаза людям и вопрошающий, что же с ним дальше будет?
По отношению к свекрови у Наташи был такой план: уважать и любить, называть её «мамой», и если Евгения Викторовна увидит, как она, Наталья, любит Максима, как старается во всём ему угодить, да и с ней, свекровью, ладит и во всем соглашается, то и говорить ничего не станет; может, сама полюбит её, терпеливую и такую красивую невестку, что все заглядываются на нее. Может, и дочкой будет называть.
Так хотелось всего этого Наташе! Так хотелось!
«Самое главное, – думала она, – перебороть себя и назвать её «мамой», хотя этим словом она никого не называла, а свою Марию Степановну звала только «тётя-мама.»
И, словно бросаясь с головой в холодную воду, напряглась и в первый же день, дрожа всем телом и еще не зная ответной реакции, обратилась с этим словом к высокой, пышной и горделивой женщине, совсем не похожей на её тётю-маму.
