Евгения Викторовна вздрогнула от непривычки (девичий голос еще никогда не называл её мамой), потом поджала губы и пыталась как-то деликатно дать невестке возможность понять, какая она ей «мама»? Сама же долгое время обращалась к невестке на «вы».
И чудно было юной Наташке слышать к себе такое обращение, и всё труднее ей было в таких условиях называть Евгению Викторовну «мамой», выговаривать это доброе, теплое слово, но она держалась мужественно, пока однажды не выдержала и спросила Максима:
– Максим, почему твоя мама обращается ко мне на «вы»?
– А ты у неё спроси, если такая любознательная. И по мелочам меня не отвлекай!
Впервые защемило Наташкино сердечко. Впервые черная капелька грусти закралась в ее душу и там засела, не желая покидать это теплое уютное местечко.
Вскоре слово «вы» пропало, но и «мама» больше не произносилось; жили вместе, рядом, стараясь незаметно и осторожно обходить друг друга.
Наташа нервничала, но не посмела свою растущую тревогу показывать мужу. Она знала: он будет злиться на нее и высказывать свое недовольство.
И тревога в Наташкином сердце продолжала расти и набирать свои силы.
А Евгения Викторовна, немного приглядевшись к невестке, однажды сказала сыну:
– Ну, что ж?! Вроде бы ничего! Главное – не лентяйка! Но смотри, не потакай ни единому её капризу, не то сядет на голову и будет нами руководить. Этого допускать никак нельзя! Держи её в руках да так, чтобы попискивала и постанывала. Всё это поёдет тебе на пользу.
Максим и без этих напутствий был не из тех, кем можно было помыкать, а тут еще и мать одергивает на каждом шагу. Шел на работу и целовал жену – «лишнее»; приносил цветы – «Ни к чему такое баловство!»; подставил стул – «Чего угодничаешь?» А потом и у самого все советы матери проходили без сожаления и натяжек: не баловать, не хвалить, не потакать! Это и был его главный девиз, под которым он и строил свою новую семью.
Ни о чем этом Наташа не подозревала.
«Делай добро, и тебе тем же воздастся!» – учила её тётя-мама, и она, Наташа, понимала это в буквальном смысле этого важного слова. О том, что мужа надо еще «воспитывать», словно подгонять под себя платье, купленное в магазине полуфабрикатов, об этом не имела никакого понятия и никогда такого не слыхивала.
Первые три месяца жили хорошо. Так казалось Наташе, не требовавшей для себя ничего. Максим бы ласков, давнишние ссоры исчезли. И хотя первая ночь на кружевной и мягкой, благоухающей благовониями, постели вызвала в ней, юной и трепетной, нежной и слишком скромной, на долгие годы чувство страха от нетерпения Максима: тонкую ночную сорочку разорвал снизу доверху, когда Наташа закрывала кружевным воротом свои груди, дышавшие юностью и непорочностью, и, не замечая её испуганных глаз и желание что-то доверительно шепнуть ему, жадно целовал в каком-то диком стоне её юное атласное тело, вздрагивающее под его властными и горячими руками.
А потом думала: «Опять наврали книжки! Не так в них про любовь. Не так!»!
И всё-таки, любя Максима чистым и нежным сердцем, каким могла любить юная душа, встретив сильное мужское чувство, рвущее её тело и сердце в минуты любви на части, смирилась со своим положением робкой и неиспорченной невестки в семье властных людей. Хлопотала везде с настроением и не унывала. Всё так же была полна радужных надежд, и весь мир был для неё прекрасным и добрым, и никто в нем, казалось, не мог её обидеть, поскольку все знали, какая она терпеливая и как всех любит.
