С минуту Надя молча глядела на парчовый занавес, и ей начало казаться, что цветы и молнии на нём движутся, а из-за кулис начинают доноситься протяжные, еле слышные звуки. Она улыбнулась кому-то неведомому за сценой и закрыла глаза, желая, чтобы из приятной мечтательной полудрёмы её выхватила и унесла музыка.
– Мама, а тут перерыв будет? – тронула мать за подол Ксюша.
Надя только кивнула утвердительно.
Оркестр грянул внезапно, занавес раздвинулся, и на заднике сцены показалась огромная блестящая ёлка с нарисованными серебристыми шарами. Под весёлую мелодию выбежали красиво наряженные пары, стали кружиться вокруг ёлки, потом отходили от неё, словно любуясь.
Ксюша ёрзала в кресле, то наклоняя голову вправо, то вытягивая шею, будто голубь, вперёд.
– Видно плохо, – пожаловалась она.
Сашка встал со своего кресла:
– Меняемся.
Надя заметила, как соседка снизу обернулась к ним и пошевелила губами – видно, проворчала что-то неодобрительное.
Красивые пары тем временем закончили восхищаться ёлкой. Заиграл марш. Потом пары снова начали выстраиваться для танцев.
– Они, что ли, опять будут танцевать? – разочарованно спросила Ксюша.
Надя кивнула, но дочь не отставала:
– Всё танцевать и танцевать? А перерыв будет?
– Будет! Замолчи! Сиди молча! – шикнула Надя.
Ксюша обиженно отвернулась, но затихла.
Наде не было видно лиц артистов, но ей казалось, что все они улыбаются – все эти условные мальчики и девочки, с такой непринуждённостью порхающие по сцене с куклами и сабельками в руках. Она вспомнила, как в детстве с родителями ездила на новый год к деду, и там собралось сразу три или четыре семьи родственников. Дед, конечно, не был похож на кудесника Дроссельмейера, но в своё время тоже подарил праздник ребятишкам. Надя тогда получила на новый год какую-то белую лису из ГДР, её старший брат – металлический грузовик… А сейчас у детей столько хороших игрушек, у которых на лице вместо пуговиц идеально нарисованные глаза, столько машинок, луков, арбалетов – причём не только тех, которые можно подержать в руках, но и виртуальных. Как же нынешние ребята со всем этим богатством должны быть счастливы!
На сцене радостные дети удалились, уступив место степенным, но, кажется, тоже очень довольным жизнью родителям. Под неспешную музыку взрослые пары прохаживались и кружились, навевая на Надю неизъяснимую тоску. Когда они стали раскланиваться и прощаться, она отчего-то почувствовала облегчение.
Сцена опустела, и в этой пустоте, затянувшейся на долгие мгновения, стало исподволь чудиться что-то недоброе. На сцену вышла Мари в красно-белом платье, держащая за руки игрушку-щелкунчика, который начал преображаться из куклы в человека. Не видя её глаз, Надя была уверена, что Мари смотрит на Щелкунчика почти с материнской нежностью и в то же время с чувством восхищённого ожидания, какое бывает у невесты перед свадьбой.
Зло, присутствие которого до сих пор только смутно ощущалось, обрело материальность: будто из-под земли выросли мыши – нестрашные, но оставляющие неприятное чувство своими резкими скачками и выпадами. Сашка наблюдал за битвой мышей и игрушек с явным вниманием, и на сердце у Нади потеплело.
Щелкунчик победил, свет зажёгся.
– Перерыв! – радостно воскликнула Ксюша.
В крайних местах оказалась одна выгода: отсюда можно было быстрее выйти из зала и добраться до буфета.
Надя купила всем по десерту в стакане. Они расположились втроём за круглым столиком, Ксюша принесла маленькие ложечки.
