– Джон?
В дверь постучали. Кто-то стоял на пороге. Вошел.
– Ты еще здесь, Джон.
Карлстрём. Его начальник. Босс. В зимнем пальто, с несколькими битком набитыми бумажными сумками в руках.
– Ты знал, что в среднем за год только через меня одного проходит пять десятков дел о серьезном насилии, Карлстрём?
– Ты по-прежнему здесь, как всегда, каждый вечер.
Две страницы с фотографиями женского тела, Бронкс поднял их вверх.
– Вот, послушай: “Если б я хотел убить ее, то убил бы”.
– А в этот уик-энд, Джон? Тоже будешь торчать здесь?
Еще фотографии, из другой папки. Он и их поднял повыше.
– Или вот, Карлстрём: “Неужто непонятно, что он заслужил?”
– Если да, будь добр, отложи все это.
Новые фотографии, не особенно четкие, вероятно сделанные тем же криминалистом при том же больничном освещении.
– Погоди, это вот лучше всего: “Она вечно притворяется, будто потеряла сознание”.
Карлстрём взял документы и не глядя сложил стопкой на краю стола.
– Джон, ты слышал, что я сказал? – Он кивнул на стенные часы за спиной Джона Бронкса. – Час и семь минут назад в Фарсте напали на инкассаторский автомобиль. Похищено более миллиона крон. Грабители вооружены автоматами, стреляли. Автомобиль умыкнули на пляж в Шёндале, там тоже стреляли, когда двое грабителей в масках пытались вскрыть сейф. – Карлстрём взял пачку снимков, помахал ими. – Забудь об этом. Дела закрыты. Поезжай туда и займись ограблением. Прямо сейчас. – Он улыбнулся. – Вечер пятницы, Джон. И вся суббота. А может, и воскресенье тоже – если тебе повезет.
Карлстрём хотел было подхватить свои сумки и уйти, но передумал, достал живого, испещренного черными пятнышками омара с клешнями, перехваченными резинкой.
– Мой вечер, Джон. Домашние равиоли. Листик базилика на каждый кружок пасты. Поверх кладешь свежего омара, тертые трюфели, солишь, сбрызгиваешь оливковым маслом. Сворачиваешь каждый кружок полумесяцем, крепко сдавливаешь края, запечатываешь. Дети в восторге.
Джон улыбнулся боссу, который каждую пятницу под вечер ходил на эстермальмский рынок попробовать кусочек сырого антрекота, а после сидел в кафе, сокрушаясь, что цыплята на свободном выгуле, откормленные кукурузным зерном, попали под запрет ЕС.
Один человек с омарами, клешни у которых стянуты резинкой. И второй, которому предстоит разбираться с вооруженным нападением на инкассаторскую машину.
У тебя выходные, каких ты хотел. А у меня – каких хотел я.
* * *
Феликс не мерз, хоть и был голышом. По той же причине, по какой не выстрелил в черный автомобиль, прежде чем тот развернулся.
Все дело в спокойствии, его спокойствии.
Если бы Лео, на три года старше его, принявший главный удар на себя, – если бы Лео лежал вместо него на холме, он бы наверняка выстрелил, просто на всякий случай. А будь здесь Винсент, четырьмя годами моложе его, Винсент, которого все оберегали, которому позволяли быть ребенком, он пальнул бы из-за паники. А Яспер, которому ужасно хотелось быть четвертым братом, пальнул бы оттуда просто потому, что имел возможность.
Феликс обвел взглядом темный лес и темную воду.
Стоя босыми ногами на влажной скале, надел облегающий гидрокостюм, тонкий, с короткими рукавами и штанинами, чтобы уменьшить плавучесть, – скоро придется нырнуть.
С незажженным фонариком в руке он всматривался в поверхность озера, но видел лишь длинные волны с пенными барашками, плещущие на ветру.
Тихо. Даже чересчур тихо.
