Seattle Overdrive - страница 7

– Да ничего, не парься, – прыснул я, и ещё больше запутался – хорошая идея или таки нет?

Разговор не слишком ладился, и мы просто смотрели шоу, я задумался о желаниях каждого из нас. Джейк мечтал быть на месте тех ненормальных ребят; Алан мечтал просто о деньгах, насколько я знаю, о размеренной жизни; Рич хотел успеха и публики, но точно не мог определить инструмент достижения цели. Я хотел стать музыкантом; мне не нужны яхты, феррари по цвету на каждый день недели, виллы и самолёты.

Возможность – вот в чём суть. Одно дело, если у тебя нет крутой машины, но ты можешь купить её так же легко, как хот-дог. Совсем другое, если у тебя её нет и, скорее всего, никогда не будет. В обоих случаях ты пешеход, но случаи эти уж очень разные. Круто вести себя как бездомный хиппарь просто потому, что ты так хочешь, а не из-за того, что приходится. Большой успех может оправдать почти любые виды маргинального поведения: он алкоголик, но отличный художник; он наркоман, но гениальный музыкант; он шизофреник, но гениальный писатель. В таких случаях суммы положительных и отрицательных черт возносят больше, чем сумму только положительных. «Да будет хвала саморазрушителям!» – вскрикну я. Чем больше эпатажа и глупости при наличии гениальности, тем больше любви и внимания: философия очень одиноких вечных детей выглядит примерно так. Я это понимаю, но другой философии у меня нет. Не я первый, не я последний.

Мне тогда казалось, что успех есть эссенция жизни. Мы ещё успевали всё реализовать, хотя уже чувствовали давление времени. Слишком часто скатываюсь в эту тему, постараюсь избегать её впредь. Чёрт бы её побрал.

Прошло около полугода после нашей поездки на мотокросс. Мои навыки росли: пальцы были быстры, голос срывался с лирического тенора на истерику в один момент – я безустанно тренировался. В мыслях было только одно – музыка, ритмы. Слова крутились в голове, сплетаясь с новорождёнными мотивами, и не давали покоя, всё постороннее слетало с этой чёртовой карусели. Я собрал какую-никакую группу и назвал ее Jerash – в честь города на севере Иордании, который был разрушен землетрясением, но был воздвигнут вновь. Тут шла параллель с рок-музыкой, которая явно потеряла былую вездесущность, мне от этого было действительно больно; я видел, как она умирает, и хотел успеть побывать на вершине ниспадающей гранж-революции, несущей погибель рок-н-роллу. Время психоделического рока3 давно прошло, а гранжа4 – как раз уходило. Бывали времена, когда на пике популярности The Rolling Stones5 женщины падали в обморок на концертах и мочились в штаны.

Сейчас всё это начинает неумолимо затухать, происходит смешение стилей, но ничего нового не изобретается. По крайней мере, после нулевых. Кто знает, может случится ещё что-то особенное, ведь скорое начало нового тысячелетия сулит много перемен, – но всё же, кажется, что гранж-революция была последней. Короче говоря, у нас была непосильная задача – напомнить о рок-н-ролле, сделать что-то новое и успеть отхватить кусок той остаточной истерии. Подозреваю, что это невозможно, но попробовать стоит, терять особо нечего, – а если говорить совсем уж откровенно – это невозможно абсолютно точно. Идти в тупик, делая вид, что это не так – моё кредо. Ну и к чёрту.

В группе состояли: я, как ритм-гитарист и вокалист; Джейк был соло-гитаристом, играл он лучше меня, но петь не умел, да и не хотел. Рич был басистом, играл на клавишных инструментах, а также разбирался в мастеринге и во всех этих сложных и страшных словах; у него было много аппаратуры и у единственного из нас – музыкальное образование оно нам сильно пригождалось. Это был редкий случай, когда человек вспоминал злого преподавателя по фортепиано и его линейку-хлесталку на своих пальцах добрым словом. Алан слыл барабанщиком: учился сам под нашим давлением – ибо другого барабанщика не нашлось, поэтому получалось не очень круто, но получалось.