Я сокрушенно покачал головой.
– Если он образованный человек, это сузит круг поисков. Ты не хуже меня знаешь, что мир медицины и мир юриспруденции весьма закрыты и их обитатели не любят делиться своими секретами.
– Возможно. Но многие неплохо разбираются в обеих науках. Впрочем, знание относительно двейла довольно необычно.
– Не только относительно самого вещества, но и о способах его применения. Подождем завтрашних слушаний. Может, что-нибудь прояснится.
Я кивнул и сделал глоток вина. Гай уже допил свой бокал, и это удивило меня, поскольку его неизменно отличала умеренность буквально во всем.
– Спасибо, что согласился взяться за Адама Кайта, – поблагодарил я.
Он кивнул:
– Мания спасения души. Странный вид одержимости. Предрасположенные к маниям люди оказываются зацикленными на других людях, идеях или религии. А уж от религиозных фанатиков вообще не стало прохода. Остается удивляться тому, что такие, как Адам Кайт, встречаются еще не так часто.
Гай задумчиво перевернул бокал донышком вверх.
– Лодочник сказал мне сегодня, что огромные рыбины, которые выбросились из реки, на самом деле левиафаны и они предвещают второе пришествие Христа.
Гай мотнул головой:
– Левиафан был только один.
– Вот и я так думаю.
– Мир стал черно-белым, Мэтью. Это манихейский мир, в котором священники призывают всех и каждого принять участие в схватке между добром и злом. И при этом, разумеется, каждый абсолютно уверен в том, что его позиция единственно правильная.
Я склонил голову и улыбнулся:
– Вроде противостояния между протестантами и католиками?
– Совершенно верно. Не забывай, мои родители были мориски[16], которых изгнала из Испании инквизиция. Я собственными глазами видел дикость, разыгравшуюся после того, как эти фанатики, не знающие сомнений в своей правоте, дорвались до власти. – Гай посмотрел на меня угрюмым взглядом. – Но заметь: сколько бы несправедливостей ни натворила католическая церковь, она всегда верила в свободу воли, что люди своими действиями и своей верой могут выбрать собственный путь к Богу. Новый протестантский радикализм подобного не допускает, предоставляя человеку лишь две возможности: либо он будет спасен, либо проклят. Не благодаря своему выбору, а токмо по Божьему разумению. И вот в результате мы получаем Адама Кайта, который считает, что он не угоден Богу.
– А его тупой викарий не способен излечить парня и поэтому думает, что он одержим.
– Так ему проще оправдать свою несостоятельность.
– Я никогда не разделял убеждений Лютера относительно предопределения, Гай. В их споре с Эразмом Роттердамским на тему свободы выбора я неизменно стоял на стороне Эразма. – Я взглянул на Гая. – Сегодня утром я видел, как на площадь перед собором Святого Павла тащили уличного проповедника, облаченного во власяницу и с головой, посыпанной пеплом. Боннер намерен обрушиться на протестантов и сломить их сопротивление, но они этого так не оставят. Для иноземцев наступают тяжелые времена.
– Да, ты прав. Учитывая мою смуглую кожу и монашеское прошлое, мне лучше вести себя тише воды ниже травы и как можно реже выходить из дома. А кроме того, поменьше рассуждать об открытиях Везалия и тем паче того польского ученого, который утверждает, что Земля вращается вокруг Солнца. Но разве можно тут говорить о душевном спокойствии, даже если безвылазно сидишь дома?
Гай говорил так тихо, что я едва разбирал слова. Его лицо внезапно исказилось болью и грустью.
