– Как ты можешь пить эту дрянь, Дора? – Флэй поморщился брезгливо.
– Мне на задания обычно давали бутылёк нектара. Вообще, одного хватало на всё про всё. Но, раз уж Круг демонтируют, а все запасы подрезали мятежники, то перебиваюсь или душами, или псевдо, когда нахожу. Этого мало, но хоть что-то.
– Ты ведь знаешь, из чего эту бурду варят? – сокрушался Альдред.
– Разумеется, – кивнула Дора и взглянула со значением на бывшего куратора. – Напоминать уж точно не нужно.
Флэй вздохнул, мирясь, и пробормотал:
– Хорошо, я понял тебя.
– Душ апельсинов нынче не напасёшься, – вздыхая, пожаловалась она.
Ловчая откупорила бутылёк. Задержала дыхание и залпом вылакала мерзкую жижу. Стиснула зубы, морщась от жгучего привкуса на языке. Выдохнула, претерпевая бурную алхимическую реакцию в животе. Кровь забежала по её жилам быстрее. Руны, вытатуированные на коже, вновь загорелись, являя взгляду Флэя пестроту Ветвей.
Дора закрыла бутылёк и поставила под фонтан. Когда кругом валялся мусор, и весь район утопал в миазмах от беженцев, пустая тара не сильно усугубляла общий упадок. Шифтера передёрнуло. Она затрясла головой влево-вправо, смежив свои веки.
Стало полегче. Задышала ровнее, распыляя токсичный смрад псевдо.
– Всё тело будто протыкает тысячью иголок. И сердце бешено колотится. Но я уже просто не могу не пить эти зелья. Похоже, это зависимость, – жаловалась Дора.
– Они на тебя действуют иначе, чем на чародеев, – заметил Альдред. – Их накрывает не сразу. Да и не так сильно. Что они пьют, что не пьют, без них могут обойтись. Если, конечно, обильный эфир им не нужен здесь и сейчас.
– Так я и не маг, – усмехнулась Дора угрюмо. – Моё тело жадно впитывает весь эфир чуть ли не сразу. Но и тратит по-конски.
Альдред был поражен. И всё же, он подозревал: за это Казадеи платила свою цену.
– Всё, через что мне пришлось пройти в Священной Инквизиции, противоестественно. Так не должно быть. Шифтерам дано столько эфира для отражения чар. И только. Они в первую очередь «антимаги», если позволишь. Но Модрич решил зайти дальше. Из меня он хотел сделать персекутора, который убивал бы чародеев их же оружием. Как видишь, у него получилось…
– Полагаю, у всего есть последствия? – беспокоился капрал.
– Именно. Учёные Церкви молчат в тряпочку, но я же чувствую: каждый приём нектара или псевдо меня попросту убивает. Заклинания даются тяжким трудом и доставляют боль. То и дело у меня ломит в груди. Очень сильно. Будто бы сердце ломит. Я бы поняла, если была бы глубокой старухой. Но мне всего лишь двадцать. Рановато для приступов, тебе так не кажется? – рассуждала Дора.
– Мне не кажется. Я в этом уверен, – подчёркивал охотник. – А что с твоими татуировками? Сколько их вообще у тебя?
– Двадцать три, – стушевавшись, заявила шифтер. – Самых разных Ветвей. Каждый раз, когда их наносили, я будто попадала под нож в пыточной канцеляров. Нечеловеческая боль. Ты слышал, должно быть, мне собираются набить ещё одну руну. Онейромантия. На каждую Школу я реагирую по-разному. Страшно представить, что меня ждёт…
– Приказ есть приказ, да? – пробормотал угрюмо Альдред, сочувствуя ей.
– Остаётся молиться, чтоб я справилась, – хмыкнула девушка, пряча глаза. – Если вообще удастся пережить грядущий сеанс, это будет большая удача…
Её откровения произвели на капрала немалое впечатление. История Доры Казадеи пополнила список преступлений Церкви Равновесия против человечества. Альдред не одобрял опыты над людьми ни под каким предлогом.
