Позавтракав, отправились на растерзания к Губкину. Им предстоял ремонт и перестановка больничной мебели, потом разборка кладовки и много других дел и поручений. Они чувствовали себя «Золушками», которым все нужно было успеть, чтобы попасть на бал, вот только крестной феи у них не было.
Девчонки белили потолки, мыли окна, красили панели. Работа кипела, фронт отступал.
В обеденный перерыв Роман заглянул к своему вчерашнему пациенту.
– Ну, как твои дела? – поинтересовался он.
– Хорошо доктор, а меня скоро выпишут? – быстро спросил мальчик, словно боялся, что Антонов убежит не ответив.
– Шустрый какой, надо чтобы все зажило, потом швы нужно будет снять, а потом посмотрим на твое поведение, – улыбаясь ответил Антонов.
– Это что, еще месяца два? – с грустью в голосе протянул Витька.
– Ну, я думаю, если больше с тобой ничего не случиться, то обойдемся двумя неделями – заверил его Роман.
– Тогда ладно, – с облегчением согласился мальчик.
– Отдыхай, а я пойду пообедаю, – подмигнув пациенту, сказал Антонов и вышел из палаты.
С утра он уже наводил справки о мальчике у дежурной медсестры, поинтересовался, делали ли ему перевязку, какова температура, и, удовлетворившись ответами, пошел штурмовать кладовку вместе с Максимом и Андреем.
Обедали в больничной столовой, Максим без устали рассказывал смешные институтские истории, стараясь привлечь внимание Светланы. Она томно бросала на него равнодушные взгляды свысока своей самоуверенной красоты, и старалась напустить на себя загадочность и неприступность.
Тихомиров ел молча, и украдкой поглядывал на девчонку с косой и веснушками, так же, как и Антонов, который внимательно изучал каждый ее жест, любую мимику на ее милом лице. Самохин представил ее Антониной. Была она хороша собой, русая коса ниже пояса, редкие веснушки придавали лицу выражение детской непосредственности. Но серые глаза, говорили о том, что не так уж она и проста, как кажется на первый взгляд. Была в них какая-то сила магнетизма, нет даже не так, «колдовская сила», поправил ход своих мыслей Антонов. Она даже не подозревает, как она красива, осенило вдруг его. Не умеет пользоваться этой силой и красотой. Вот Светлана, та искушенная штучка, знает, как понравиться мужчине, знает все свои достоинства и выставляет их напоказ, как бы приглашая всех обратить на себя внимание. Вот и сейчас, как бы невзначай она поправляет волосы, чтобы показать свою безукоризненную шею. Потом закидывает ногу на ногу, демонстрируя их длину и ровный загар. Все это делает плавно, ненавязчиво, но во всех этих жестах прослеживается тактика хищницы на охоте. А жертва – Максим, сам готов попасть в ее сети, надеть на себя ошейник, и пристегнуть поводок.
У Антонова был нюх на все виды женских особей, так про себя он их называл. Лену он отнес к разряду маньячек, она казалась ему из тех видов, которые готовы на все ухищрения ради понравившейся штучки. Причем, добившись, она будет всюду таскать ее за собой, демонстрируя ее всем своим приятелям и знакомым, не отпуская ни на минуту из своих цепких, ухоженных ничего не умеющих ручек. Не о какой свободе здесь речи идти не может. А если «штучка», вдруг захочет вырваться, то, скорее всего, здорово об этом пожалеет. Тут надо будет ждать момента, когда маньячке «штучка» надоест, и она сама без сожаления выбросит ее на помойку.
Такой же маньячкой была его мать. Отец смирился с этим, а может быть, ему нравилась быть жертвой, в отличие от Романа, который всячески пытался вырваться на свободу.
