Тоня показалась Антонову другой, и не подходила не к одному из этих стереотипов, а может быть в ней сочетались все виды женского коварства, он это пока не понял. Но то, что впервые в жизни он не мог определить женскую суть, стало для него «идеей фикс». Видимо именно эта загадка, и протянула тонкую нить в его сознании и невидимыми стежками пришила ее.
После обеда все вновь разошлись по своим объектам.
Ремонтируя больничную кладовку, Антонов невольно возвращался мыслями к обеденному столу. А ведь он не слышал ее голоса, она, наверное, молчала и слушала трель Максима. А сам Антонов по привычке разглядывал и давал характеристики всем собравшимся за столом. Интересно, смотрела ли она в его сторону? Разгадывала ли его, как он ее? Какое впечатление он произвел на нее?
Впервые в жизни его это почему-то волновало. В этот момент он оперся на неудачно закрепленную скобу, и она сорвалась. Антонов падая, решил ухватиться за другую, она была отколота и острыми краями разорвала ему ладонь. Упав на пол, он повредил себе плечо. К горлу подступила тошнота, плечо жгло и болело, с разорванной ладони тонким ручейком лилась кровь. Подбежал рядом работавший Андрей.
– Ромка, ты что? – с испугом спросил он.
– Хотел полететь, не получилось, – ответил Антонов.
Вышли в коридор, на шум прибежали девчонки, из кабинета выскочил Губкин.
– Быстро обработайте ему рану и перевяжите, – скомандовал он.
Девчонки исчезли. Но ладонь беспокоила Антонова меньше плеча.
– По-моему, я плечо выбил, – сказал он Губкину.
Губкин побледнел, и стал в надежде смотреть в сторону Максима и Андрея. Но те тоже переминались с ноги на ногу.
Что с них взять, подумал Антонов, – Самохин – фармацевт, Тихомиров – кардиолог, да и учится он только на четвертом курсе.
Прибежали девчонки. Раздвигая всех локтями, к нему рвалась неумеха Ленка, трясущимися руками она отматывала бинт, но увидев окровавленную руку Антонова приостановилась в растерянности…
Роме захотелось, как в фильме ужасов еще больше напустить на нее страху, например, пошевелить у нее перед глазами этой рукой, закричать и скорчить гримасу. Но он сдержал себя, да и больное плечо не давало волю движениям.
Тоня выхватила из ее рук бинт, (Антонов облегченно вздохнул и расслабился) промыла рану, смазала ее и ловко перевязала.
– Здорово у Вас получается, – похвалил ее Роман, и добавил – большое спасибо.
– Всегда, пожалуйста, – ответила она, улыбнувшись одними глазами и отошла.
Теперь он услышал ее мягкий, волнующий голос. Разглядел в близи ее серые бездонные глаза, в которых можно было утонуть, русые мягкие волосы, выбивающиеся из-под косынки, редкие и такие милые веснушки, которые сочетались с белыми крапинками известки на ее смуглом лице. Такое лицо, подумал он можно снимать крупным планом в мелодрамах и триллерах. Одни глаза выражали все эмоции и чувства, не нужно было слов и жестов, все было понятно и так.
В ее глазах он прочитал, сначала страх, потом в них мелькнуло волнение, затем появилась уверенность в правильности своих действий. Как только она коснулась его руки, боль тут же стала проходить, веяло от нее надежностью и добротой.
– А как же мне быть с плечом? – поинтересовался Роман.
– Я, конечно, могу попробовать, но за стопроцентный успех не поручусь, – отозвался Губкин, – икнул издав легкий запах свежего перегара. – А так надо либо в область ехать, а лучше к бабке Лукерье идти, она практически все болезни лечит, во всяком случае, лучше областных специалистов.
