— Бессмысленно это делать, если вы ко мне испытываете отвращение, — наг ошарашил меня подобной фразой. — Так дело не пойдёт.
— После ваших слов трудно испытывать что-то другое. Разве это не справедливо? И… Разве каждая из седьмых жён вас обожала, хассор? Разве каждая женщина испытывала к вам пылкие чувства, зная, что по вашей милости умрёт через семь дней?
— Это не имеет значения.
— Разве? Значит, вам нужен только ребёнок, хассор.
— Да. В любовь я уже давно не верю. Как и не верю в её искренность.
— А вы не думали, что женщина может не захотеть отдать своего ребёнка вам? — я исподлобья смотрела на мужчину, с трудом проглатывая вязкую слюну. Челюсть вдруг свело, даже судорога скривила лицо, заставив непроизвольно проморгаться. — Или на это женщина права не имеет?
Похоже, такими глупостями нага впервые одаривали, он даже не нашёлся, что сказать. Только с удивлением смотрел на меня, пытаясь понять: это наглость или глупость?
Закрыв глаза, я одним движением скинула бретельки и позволила невесомому одеянию упасть на пол. Внутри всё протестовало, но в чём-то логику хассора я понимала, как и логику его жён, только вот найти хоть что-нибудь, что теперь влекло бы меня в мужчине, я не могла.
Лёгкий ветерок обдувал меня, кожа покрывалась мурашками, а я всё ждала, когда же хассор приступит к тому, зачем пришёл. Но вместо этого моих плеч коснулась грубая, немного колючая ткань. Мужчина, подхватив первое, что попалось под руку, накрыл меня. Тяжёлое, душное покрывало, так бесцеремонно сдёрнутое с небольшого резного диванчика, стало будто коконом. Наг же с лёгкостью взял меня на руки и двинулся к кровати.
Жгучий румянец выступил на щеках, обдав жаром, от которого слезы на глазах выступили. Жмурясь, стиснула зубы. Я молчала, пока меня хассор нёс, молчала, когда он меня уложил на кровать, молчала, когда наг дотронулся до моей ладони.
— Время превратилось в песок, которым усеяна эта пустыня. Он с лёгкостью утекает сквозь пальцы, улетает под малейшим дуновением ветра. Года — это песчинка. Я уже не помню всего, но я знаю одно: насилие меня не привлекает. Но я плачу ту цену, которую мне назначили Древние. Все мы чем-то жертвуем. Если вы думаете, что я испытываю наслаждение от гибели несчастных женщин, то глубоко ошибаетесь.
Губы хассора коснулись моих пальцев. Знакомый отголосок боли вызвал у меня дрожь, когда яд попал в кровь. Наг всего лишь прикусил кожу, даже не стремясь к чему-то большему.
Боль, чёрная, тягучая, качала меня на своих волнах. Так и не открыв глаз, я сдавленно пробормотала:
— Любовь есть, хассор. Посмотрите на хаше Кириам, посмотрите ей в глаза…
— Я и увижу то, от чего прячусь долгие столетия, Ирэна.
Открыв глаза, в болезненной горячке взглянула на нага. Похоже, что сейчас он был со мной откровенен.
— Что же это?
— Неизбежность. Неизбежность смерти тех, кто мне дорог. Я не верю в любовь, хасса Ирэна. Она жестока.
16. Заговор
...Истома… Тягучая и плавкая, горько-сладкая, с ароматом карамели. Лениво моргая, я вглядывалась в темноту и пыталась понять: сон или явь? Не было никаких ощущений, только лёгкость во всём теле и ощущение какой-то нереальности.
Когда темнота перестала казаться мне такой холодной и чужой, я прислушалась к своему дыханию, к биению сердца. Их мерный тандем меня и вовсе успокоил. Ощущение тела не вернулось, а тонкая светящаяся линия, появившаяся перед моими глазами, убедила, что, всё же, я во сне. Нечто голубое, иллюзорное стремительно ко мне приближалось. Я не успела и выдохнуть, как всё перевернулось, теперь свет был подо мной.
