– Я могу спросить жену. У тебя есть телефон? – повернулся к нему Аббани.
– Откуда у бедного аптекаря телефон? Я Элиас Ашкар, а не Назри Аббани, – развел руками хозяин.
– Хорошо, я сегодня же узнаю, а завтра тебе сообщу, – пообещал элегантный господин, покидая аптеку.
«Постараюсь, во всяком случае, – подумал он, переступая порог. – Ламия много говорит, но, в конце концов, никто не знает, чего она хочет».
Лучше бы отец сам на ней женился, чем подсовывать ему. Тогда Назри был молод. «Тебе надо обуздать похоть», – сказал ему отец. Ламия, как никакая другая девушка, подходила для этой цели. Дочь известного судьи, она пахла чернилами и книгами и казалась воплощением женской холодности. Ее отличала непоколебимая уверенность в собственной правоте. Она не оставляла без комментариев ни единого слова мужа и каждый раз в качестве подтверждения приводила мысль какого-нибудь идиота из греков, китайцев или арабов. Если же Ламии не удавалось найти среди них достаточно авторитетного союзника, она ссылалась на своего отца.
В отличие от других жен, рядом с ней Назри никогда не чувствовал себя дома. Особняк с большим садом, расположенный неподалеку от Итальянской больницы, был свадебным подарком ее отца, и Ламия, не стесняясь, называла его своим.
Страсть мужа не возбуждала, а усыпляла Ламию. Она начинала зевать, лишь только он прикасался к ней.
– У тебя на коже выключатель, – сказала он ей как-то в постели, разозлившись, – стоит мне лишь тронуть его – и ты гаснешь.
– Неостроумный и заезженный образ, – отвечала Ламия, засыпая.
Она отличалась пугающей худобой, имела плоскую грудь и все время читала.
Назри же, напротив, за всю жизнь не осилил ни одной книги. Его тошнило даже от газет.
– Сын с твоим лицом и ее умом станет украшением нашего рода. Я дам ему свое имя, – так сказал отец, оставляя их в спальне в первую брачную ночь.
Все получилось иначе. Ламия родила шесть девочек, и все как одна удались в мать. Она так и не порадовала Назри сыном. Этот брак оказался самой большой ошибкой его отца. Так думал Назри, каждую третью ночь направляясь к дому Ламии исполнять супружескую обязанность. Он бывал счастлив лишь в последние месяцы ее беременности, потому что в это время не должен был ее трогать, – запрет, которому Назри охотно следовал.
Назри Аббани имел привычку каждое утро после легкого завтрака заглядывать в кафе, чтобы выпить сладкого кофе и почитать газету. Потом он гулял по базару, попутно заказывая продукты и отправляя их по адресу той жены, чей дом собирался посетить ближайшей ночью. Зеленщики, рыбники, пекари, мясники, а также кондитеры и продавцы специй добросовестно выполняли все его пожелания, потому что Назри славился щедростью. Он никогда не торговался и не проверял товар. Он просто платил, не забывая о чаевых для разносчика.
Назри Аббани одевался по-европейски, хотя особенности климата вынуждали его гораздо чаще надевать светлые костюмы из льна и шелка, чем темные, английского сукна. Он предпочитал шелковые рубашки, итальянскую обувь и каждый день вдевал в петлицу свежую розу или гвоздику. Единственной восточной деталью его туалета оставались галстуки с арабским орнаментом. Кроме того, он имел целую коллекцию прогулочных тростей с золотыми и серебряными набалдашниками.
Его называли Назри-бей. Бей, или паша, – османский титул, реликт исторического прошлого, не имевший в Дамаске никакого реального веса. Однако он окружал своего обладателя аурой знатного происхождения, потому что лишь высокородные потомки приближенных султана удостаивались чести носить этот невидимый орден.
