Лорен вспомнила, как дрожали руки, когда она писала эти слова, стараясь исказить собственный почерк до неузнаваемости. Как сильно колотилось сердце, когда она, оглянувшись, сунула листок под сахарницу, зная, что через некоторое время ее наверняка найдет Питер.
Потом были звонки. Несколько дней подряд она, будто актриса, шла к телефонному автомату подальше от дома, опускала монеты и говорила изменённым голосом: «Сандра тебе лжёт. Она не та, за кого себя выдаёт. Открой глаза, Питер.»
Она слышала его растерянное «Кто это?» – и вешала трубку, чувствуя волнение и страх. Лорен не добилась результата тогда: Питер остался с Сандрой.
Сейчас же, видя это на экране, она испытала панику. Кто мог об этом узнать? Кто снял все это? Или… это случайность, фантазия сценариста, совпавшая с её поступками? Но такое объяснение казалось слишком неубедительным. Даже детали в видео совпадали – кофейная чашка, песочные часы на столе, надпись на записке слово в слово.
Она прижала ладонь ко лбу, чувствуя, как кожа покрывается холодной испариной. Неужели кто-то знал о ее поступке всё это время? Следил за ней? Или, может быть, Питер догадывался об этом?
На экране женщина вышла из кафе, а камера осталась внутри. В следующей сцене Питер нашел записку. Он прочел её, побледнел, смял бумагу и ушел. Именно такого взгляда Лорен когда-то ждала от него, взгляда, в котором читались крушение надежд и осознание. Но тогда этого не случилось.
Она выключила телевизор. Села обратно на диван, прижимая шоколад к груди, пытаясь защититься от нарастающей тревоги. Мысли в голове начали путаться. Произошло ли это только что на самом деле? Или её собственное чувство вины ожило, придав фантазии черты реальности?
Лорен медленно поднялась и подошла к окну, за которым горели вечерние огни города. Где-то там жил Питер со своей Сандрой. С Сандрой! Эта мысль постоянно причиняла ей боль.
Но теперь, к постоянной тоске примешался еще и страх: её прошлое больше не было тайной. А самое главное – об этом мог узнать Питер, а причинять ему неприятности она не желала больше всего.
Хелен Марш молча сидела в своем кресле. Воскресное утро было тихим, воздух в доме был наполнен уютом, но внутри нее бушевала буря. Все, что она недавно увидела по телевизору, все еще не давало ей покоя. Хелен пыталась отогнать эти мысли, но чем сильнее она старалась не думать об увиденном, тем ярче картины всплывали в ее памяти.
Ее муж, Теренс, заметив, что что-то не так, несколько раз пытался завести с ней разговор, но она всячески избегала откровенных бесед. В его глазах, которые всегда были такими проницательными, появилось что-то похожее на тревогу. Он наверняка мог бы понять, что именно беспокоит ее, но Хелен не была готова поделиться с ним своими размышлениями. Она не хотела ворошить прошлое, да и, по правде, едва ли могла осознать увиденное сама.
– Ты выглядишь неважно, – заметил Теренс за завтраком, скользнув взглядом по ее усталому лицу.
– Просто не очень хорошо себя чувствую, – ответила она, стараясь скрыть тревогу за фальшивой улыбкой. – Последние несколько дней были тяжелыми.
Теренс слегка нахмурился, но ничего не ответил. Он мог бы настоять, мог бы задать вопрос, который вертелся на языке, но знал, что если Хелен не готова отвечать, то он ничего не добьется. Теренс промолчал, и эта тишина выглядела напоминанием о том, что их отношения изменились в последнее время.
