секс, любовь и другие осложнения ревматизма - страница 4

Вся в отца. Тот тоже орет всё время. То юбка ему короткая, то блузка прозрачная, то пришла слишком поздно, то почему вином пахнет. Карташов-коротышов. Орать он мастак, а в кровати сразу молчок и храпит уже через минуту, будто целый день делал что путевое.

Ладно, хоть Шурик есть, а то вообще вкус мужика забыла бы. Он, конечно, тоже не жеребец, но хоть ласковый. Обнимет, погладит, один раз по пьяни даже туда поцеловал. Ласковый теленок.

Мамашка его тоже у нас работала, царствие ей небесное. Я еще молоденькая совсем была, когда она Сашеньку своего на первомайскую демонстрацию привела. В старших классах он тогда учился. Бабы затискали его. Смеялись, что жених пришёл, и всё спрашивали, возьмёт он их в жены или нет.

Шурик смешной был. Худой, лохматый. Из школьной формы перерос, руки-ноги торчат. Нахохлился, чуть не плачет от бабского внимания. Так и стоял, в землю смотрел, пока мамаша его не увела транспарант получать. Когда через несколько лет после ПТУ он к нам устроился, я его и не узнала сначала. Когда на картошку поехали, прижала его в коридоре овощебазы, и пошло-поехало.

Хотя Шурик что-то тоже дурить начал. Может, ему эта шлендра из столовки что нашептывает, а может, пить начал лишнего. Ну ничего, вот увидит, какую премию начислили, сразу к нам в бухгалтерию прибежит. Светку я предупредила: если меня не будет, то она туману наведёт, а там пусть сам думает, где накосячил.

Главное чтобы Шурик к Сёмсёмычу не попёрся. Хотя и попрется – обломится. С Сёмсёмычем мы по молодости хорошо попрыгали, поймет небось, что мне мужик и сейчас нужен.

В первый раз Сёмсёмыч оприходовал меня, когда я ещё устраиваться на работу пришла. Светка тогда уже устроилась к нему и сказала, чтобы я не ломалась, сразу дала Сёмсёмычу, и всё будет хорошо.

– Если сладится у вас, то Сёмсёмыч тебя и ко мне в бухгалтерию пристроит, и оклад нормальный даст. И вот еще что. Ты не вздумай хихикать, – предупредила подруга.

– Над чем хихикать-то? – не поняла я.

– Вообще не хихикай. Дело серьезное, если к нам не устроишься, то куда пойдешь? На химзавод? Или жопу на базаре морозить?

Смеяться в тот день мне хотелось два раза. Первый – когда увидела Семён Семёновича. Мужик он был высокий, крепкий, но выглядел и разговаривал до того по-деревенски, что я еле сдержалась от смеха. Ему еще б картуз на голову, ромашку за ухо, гармошку в руки – и первый парень на деревне.

Это он сейчас немного обтесался, к старости. Тогда это был усатый дылда с чубчиком. Он даже в нашей глуши смотрелся дерёвня дерёвней. Не знаю, за какие заслуги Сёмсёмыча поставили директором нашей шарашки, но баб он крыл знатно.

Меня он сразу же на моталыги поставил. Любит Сёмсёмыч так, по-собачьи. Хорошо отпёр меня, по-мужицки. Я очень волновалась тогда: возьмут на работу или нет, а так кончила бы, наверно. В следующие разы всегда с ним кончала.

Но не часто это было. Светка от Сёмсёмыча отгоняла всех. У них типа любовь была, и эта дуреха всё ждала, когда он к ней от жены уйдёт. Уйдёт он, как же. Светка даже аборт от него делала. Сёмсёмыч тогда сказал, что знать ничего не знает, мало ли от кого Светка залететь могла.

Второй раз, в свой первый день работы, я смеялась, когда Сёмсёмыч кончил, отодвинулся от меня и стал полотенцем свой хрен вытирать. Он у него загибался, как хвост у соседской лайки. Наверх, полукругом. Я кое-как сдержалась от смеха, но потом всегда хохотала, когда видела эту половинку бублика. Сёмсёмыч злился сначала, а потом махнул рукой и сначала разворачивал меня задом, а потом уже доставал свой прибор.