Секунды до грозы. Книга 1 - страница 43

В общем, подозрения разрослись до таких масштабов, что могли уже требовать себе собственную десятину и представительство в совете империи.

– Звучит зловеще, – передёрнулась я, ощущая, как по спине пробежал холодок, словно кто-то незримо провёл когтем. – Уверена, что хочешь продолжать это ковырять? А вдруг мы сейчас сдуру копнём не туда, и потом не понятно будет, чем отмахиваться от последствий – сковородкой или святой водой.

И всё же мы обсмоктали всё – каждую деталь этого вечера, перемыли косточки всем, до кого дотянулись наши шабашные языки: врачам, оракулам и магам, шевалье. Мы придумали несколько теорий заговора и сразу же сами их распутали. Какие самостоятельные! Затем дошли до конца света, а после, выдохнув, всё же вспомнили, что дочка цветочника могла пропасть из-за похитителя.

И вообще, я безумно устала! Голова гудела, как раскалённый котёл, и уже ни одна мысль не хотела туда помещаться. Не удивительно, что посыпались бредовые идеи. Тело – о, это вообще отдельная история. Оно и вовсе превратилось в орудие пыток: напряжение в мышцах стало невыносимым, с каждой секундой оно всё больше сковывало меня. Руки мелко дрожали: от чего? От того, что работала ими на операции? Или от страха, который новой волной сжал в своих объятиях от обсуждений с Рене? Икры ныли от непривычной пробежки. Да о чём бы я ни подумала – каждая часть тела тут же отзывалась напоминанием о безумном, насыщенном вечере и ночи. Даже пальцы на ногах начинали протестовать, стоило о них подумать. Ах, если бы кто-то мог снять это напряжение, как снимают тесную обувь после долгого дня.

И моя ромашка – которой, к слову, в чашке уже не осталось ни капли, – почти справилась со своей задачей: расслабила, умиротворила, натолкнула на философские размышления о бренности бытия. Почти. Потому что в следующий миг из нашей комнаты донёсся такой грохот, будто шкаф окончательно разочаровался в жизни и с обидой рухнул на бок. Повод у него был, его давно уже косило в сторону. Я тут же выпрямилась и уставилась на лестницу, сжимая чашку как оружие. А Рене? Ни один волос на её голове даже не колыхнулся. Сидит, как образец спокойствия на фестивале безумия. И вот тогда меня осенило.

– Рене… – протянула я, пытаясь привлечь внимание сестры. Голос едва удавалось держать ровным, но он всё же предательски подрагивал от злости. – Ты снова забыла закрыть окно, да?

Её взгляд – совершенно невинный. Вот же мелкая засранка! Опять?! В следующий раз на лбу тебе напишу: «Окно закрывать, если в комнате никого нет!» Ничему жизнь не учит.

– Может… забыла, – протянула она с таким безразличием, что это походило на насмешку. Мол, какая ерунда, даже внимания не стоит. Но мне-то не всё равно! Грязь от чаек – ладно, это ещё можно отмыть. Но когда эти наглые твари разрывают книги и свитки, которые я одалживаю у Леклера, и клюют мои драгоценные засушенные травы… Тут никакие нервы не выдержат!

– В который раз, Рене! – взорвалась я, вскочив так резко, что половицы под ногами застонали. Внутри всё закипело – злость, недовольство и эта бесконечная усталость от вечной беспечности сестры. Я направилась к лестнице, встукивая каблуками недовольство прямо в дерево. Чашку, правда, поставила на стол с такой осторожностью, что сама удивилась – жалко её. Подумала было схватить кочергу – а вдруг пригодится, чтобы этих чудных птиц прогнать? Но сдержалась. Есть риск влепить Рене разок в воспитательных целях. Легонько, но так, чтобы до её совести дошло.