– Ммм! – стону я от удовольствия. – С луком и яйцом, мои любимые!
У ба потрясающие пирожки, а рецепт, по которому она их печет, бережет как зеницу ока.
– Я еще с рисом и мясом испекла! – сообщает мне бабуля, снимая передник. – Ты бы сходила к соседям, отнесла за помин души.
– К каким соседям? – поднимаю глаза.
– Которые у тети Таси живут. Они ж городские, где еще пирожков поедят?
– Ба, в городе и пирожковые есть, и пекарни. Что ж они, пирожков не ели?
От мысли, что придется идти к соседям, меня прошибает холодный пот. Вчера я даже не успела опомниться, как все произошло. А залетев домой, сразу рухнула спать, даже не смыв косметику.
– Да их и дома-то нет, – рассуждаю я. – Они в палатках на берегу Златогоровки ночевали. Спят, поди.
– Там машина какая-то приехала большая! – выглядывает в окно мама. – Выезд из гаража мне перегородила.
Что за машина? Я соскакиваю с места, и стараюсь без палева выглянуть из-за занавески. И точно, машина стоит, большая и черная. Откуда, в развалочку, выбирается мужчина представительного вида. Осмотревшись по сторонам, он подходит к воротам соседского дома, и скрывается внутри.
– Вот это родственники у Таисии! – тянет мама. – Машина – целое состояние стоит.
– Так у нее племянник в правительстве сидит! Аленка, пойди в огород, – командует бабушка. – Огурцов нарви. Думаю, еще салат сделать. Как раз успеем.
Я молча киваю, надеваю галоши, и выскакиваю за дверь. Пройдясь по сеням, открываю деревянную дверь, и выхожу на свежий воздух. Солнце уже нещадно припекает, а природа явно просит дождя. Земля аж потрескалась от засухи.
Подхватив с собой пластиковой ведерко, захожу в теплицу. Здесь очень душно и приятно пахнет. Это запах лета, спелости и солнечных дней, создающий уют и умиротворение. Под жужжание пчел, я выбираю созревшие плоды. Мысли в голове путаются. Матвей, мы поцеловались вчера. Это было так чувственно и остро, что я неожиданно для себя кончила, ерзая на его восставшем члене. С Демьяном такого и близко не было, мне с ним было приятно, но не крышесносно, как вчера. Матвей был таким чутким и напористым одновременно, что у меня кружилась голова. Боже!
От собирания огурцов меня отвлекают истеричные крики в соседском огороде. Тихонечко пробираюсь к забору, спрятавшись за кустами с малиной, и наблюдаю такую картину. С веревок, натянутых во дворе, Вика срывает белые штаны и футболку, злющая и вся в слезах. На веранде, в удобном кресле, сидит мужчина в черном костюме и молча наблюдает за истерикой.
– Нет, ты только представь, па! – кричит она. – Два месяца коту под хвост! Мы разные, представляешь?
Отец ничего не отвечает, и утыкается в телефон.
– Я два месяца на него убила. Матвей то, Матвей се. А он, не может мне простить какого-то Демьяна деревенского!
Я притаилась, и сижу как мышка. Про какого Демьяна она речь ведет? Криворотова?
– Да скажи уже что-нибудь! – в сердцах взывает она к отцу.
– Вик! – устало тянет он. – Поехали уже из этой дыры. Я за неделю устал, пиздец как. Ты еще тут визжишь как поросенок. Расстались и расстались, сколько у тебя таких Матвеев было?
– И ни с кем, папа, ни с кем у меня отношения не складываются вдолгую! – со слезами сообщает она. – С Димкой – месяц, С Сережей – три, Леха и Ванька вообще две недели. Может, со мной что не так, а?
– Все с тобой нормально, Вичка. Ты красивая у меня. Наивная только немного. Не переживай, не Кремлев, так другой будет!
