Семь дней в июне - страница 26

Она неудержимо дрожала. Она никак не могла его обнять. Или хоть чуть-чуть приблизиться к нему. Вместо этого она протянула ему руку – такой странный придаток, – и он пожал ее.

– Я Шейн, – сказал он, не выпуская ее ладони. – Мне нравится ваша работа.

– Спасибо. Я… Ева. – Ева неуверенно произнесла свое имя. Он слегка сжал ее руку, доверительным жестом предлагая расслабиться. Она тут же выдернула пальцы из его хватки.

Стажер «Нью-Йорк таймс» выскочил из кулис с дополнительным стулом, придвинул его между Сиси и Белиндой и вручил Шейну микрофон. Все сели. Халил был в ярости.

– Ну, – начала Сиси, – этот гость, я уверена, в представлении не нуждается. Давайте тепло поприветствуем Шейна Холла, хорошо? Шейн, ты ведь согласишься присоединиться к нам на пару минут?

Сиси одарила его ослепительной улыбкой гордой мамочки. Так Диана смотрела на Майкла: «Я чертовски гениальна; я открыла этого единорога».

– А что, иначе никак? – спросил Шейн с забавной усмешкой в голосе.

Он вырос в юго-восточном Вашингтоне, округ Колумбия, и переливы акцента до сих пор слышались в медленном южном говоре. Ему понадобилось десять лет, чтобы избавиться от привычного «А-а-а-а что-о-о-о».

– У тебя нет выбора. Расплата за то, что позволил редактору «Рэндом Хаус» украсть тебя у меня.

Сиси жестом указала в сторону Евы и компании.

– Но я… э-э-э… Оратор из меня неважный. Я действительно пришел просто посмотреть и послушать. Неловко получается. – Он смущенно посмотрел в толпу. – Но если Сиси Синклер велит что-то сделать, значит, надо слушаться. Я не сумасшедший.

– Это не точно, – пробормотал Халил.

Прежде чем Шейн успел ответить, молодая женщина в зале подняла руку. На ней была кепка с надписью «Сделаем Америку Нью-Йорком». Лицо под кепкой было свекольно-красным.

– Мистер Х-Холл, – заикаясь, пролепетала она. – Не сочтите за грубость, но я люблю вас.

Он улыбнулся.

– Грубо было бы сказать: «Я вас ненавижу».

Она слишком громко расхохоталась.

– Не верю своим глазам. Я непременно должна вам сказать, что Восьмерка и есть та причина, по которой я пишу. Восьмерка, персонаж, – это я. В поп-культуре вы никогда не увидите злых, мрачных чернокожих девушек. Нет ни «Нации черного Прозака»[50], ни «Прерванной жизни»[51]. Мне нравится, что в каждой книге она ведет повествование.

– Спасибо. – Он чуть поерзал на стуле. – Мне она тоже нравится.

– Основан ли образ Восьмерки на реальном человеке? Вы описываете ее так интимно. Я будто подглядываю за тем, чего не должна видеть.

– Как вы думаете, Восьмерка реальна?

– Несомненно, – кивнула она.

– Значит, она есть.

– Это не ответ.

– Я знаю. – Он усмехнулся.

И тогда Еве пришлось это сделать. Наконец она набралась смелости и посмотрела на него – и тут же пожалела об этом.

С возрастом кожа вокруг его глаз стала более морщинистой. Ева забыла о шраме, пересекающем его нос. У него везде были шрамы. Однажды, когда он спал, она пересчитала их. Прошлась по ним губами. А потом назвала их как созвездия.

Идеальные джинсы; грубые ботинки; дорогие часы; худощавое телосложение; двухдневная щетина; простая белая футболка. Возможно, фирмы Hanes или Helmut Lang. К черту его – эти вещи она и сама хотела бы надеть.

Как я это переживу?

Белокурая журналистка, которую Ева знала по изданию Publishers Weekly, подняла руку. Сиси кивнула, разрешая задать вопрос.

– Если говорить о Восьмерке, – начала блондинка, – вы получали нарекания за то, что пишете исключительно с женской точки зрения. Это справедливо? Как мужчина, считаете ли вы себя вправе говорить с женской точки зрения?