Семь ночей с Посейдоном - страница 2

– Почему?.. – вырвалось у неё почти шёпотом. – Почему ты перестал со мной говорить?.. Избегаешь, не смотришь, не здороваешься… Я что-то сделала не так?

Шейн отвёл взгляд. Его плечи чуть напряглись.

– Элис… – тихо сказал он. – Несколько дней назад она подошла ко мне и сказала… что ты не хочешь, чтобы я был рядом. Что ты… не хочешь со мной ничего общего. И что… я должен отойти.

Ким замерла.

Элис?

Словно горячая волна гнева поднялась от живота к горлу. Она не могла дышать, не могла говорить, только смотрела на Шейна, не веря в то, что слышит.

– Она сказала… что? – прошипела она.

– Что ты жалеешь, что общаешься со мной. Что всё это – просто вежливость.

– Да как она могла?! – взорвалась Ким. – Я?! Я никогда даже не думала так! Никогда! Это она… она… – её голос дрожал от ярости и обиды. – Она солгала тебе. Просто взяла и солгала. Потому что… потому что, видимо, завидовала. Или ревновала. Или хотела разрушить… нас.

Шейн смотрел на неё с лёгкой растерянностью – будто заново открывая в ней силу.

– Прости… Я просто подумал, что если ты не хочешь, то я… не должен мешать. Я не хотел навязываться.

– Навязываться?.. – в голосе Ким прозвучала почти горечь. – Ты был единственным человеком, рядом с которым я чувствовала себя не «косой», не «девочкой с родинкой», не чужой… А просто – собой. И ты подумал, что я тебя не хочу рядом?

Молчание между ними было густым, как вечерний воздух.

И в этом молчании что-то родилось.

Что-то настоящее.

С тех пор Ким больше никогда не говорила с Элис. Она не кричала, не мстила – просто навсегда закрыла ей доступ к своему миру.

А с Шейном… они стали ближе.

Их разговоры стали длиннее, прогулки – позже, взгляды – глубже. Они всё чаще сидели вдвоём на скамейке у школы, или на бордюре во дворе, болтая обо всём и ни о чём. Было что-то хрупкое и настоящее в их дружбе, в этих невинных касаниях плечом, в улыбках, которые понимали только они.

И хотя они по-прежнему оставались «просто детьми» —

между ними уже было что-то большее. Нежное. Неосознанное. Первое.

Они ещё не знали, что самое страшное бывает не тогда, когда кто-то умирает.

А тогда, когда кто-то уходит – и не попрощавшись.

Всё произошло неожиданно. Без объяснений. Без времени на «прощай».

Ким не пришла в школу. Ни на следующий день, ни через день. Сначала Шейн думал – заболела. Потом – уехала к бабушке. Потом… начал чувствовать. Что-то не то. Что-то не так.

А потом услышал от кого-то, проходя мимо:

– А семья этой девочки, Ким, уехала. Сказали – навсегда.

Навсегда.

Это слово врезалось в него, как лезвие. Он не верил. Не мог поверить. Просто не хотел.

Он пришёл к ней домой. Постучал. Один раз. Второй. Никто не открывал. Он сел у двери, обняв колени, и ждал. Просто ждал.

Прошёл час. Потом ещё. Соседка вышла, сказала:

– Их сегодня ночью увезли. Срочно. Что-то с документами… Что-то с визами… Проблемы у родителей. Уехали в спешке. Даже мебель оставили.

Шейн не понял половины слов. Ему было двенадцать. Но сердце поняло всё.

Ким больше не вернётся.

Он приходил к её подъезду каждый день. Сидел на ступеньках. Смотрел на окна её квартиры. Иногда ему казалось – тень. Или силуэт. Или будто кто-то смотрит в ответ.

Иногда он приносил валентинку, сделанную своими руками – такую же, как тогда. Оставлял под дверью. Иногда – цветок. Иногда просто сидел в тишине.

Вечерами он продолжал выходить во двор, гонять мяч с друзьями – но уже без смеха. Без огонька в глазах. Его часто спрашивали, что случилось, но он только пожимал плечами и подумал…