Семь женщин - страница 4

Однако Макс никуда не исчезал. Он сидел и угрюмо смотрел на свою чашку с кофе. Худой, бледный, с курчавыми черными волосами, он был похож на Христа-испанца. Наконец он подал голос, чем отвлек Грету от нервных раздумий:

– Он хотя бы еврей?

– Нет. Какое это имеет значение? – раздраженно спросила Грета.

– Это имеет значение.

– Ты действительно раввин, – улыбнулась она.

– Ну, – печально произнес Макс, – я надеюсь, ты счастлива.

И дернул ее черт целоваться с Оскаром Леви… Гадость какая…

Такси мчалось по Бродвею, извергая выхлопные газы. Щеки Греты горели от стыда. По правде говоря, уже некоторое время она смутно сознавала странную темноту, подкрадывающуюся к ее сознанию. Она не могла подыскать названия сгущающемуся мраку – по ощущениям, что-то вроде дыры, пустоты, в которую могло шагнуть нечто чужое, инородное. Немного похоже на чувство голода.

Когда она пришла домой, Ли спал. А когда проснулась, он говорил в гостиной по телефону.

– Черный кон-на-ма-раг, – донеслось до нее, – предназначен для… Понятно. Исключительно для этого? Хорошо. Хорошо, да…

Грета подошла к Ли, легла на пол и обхватила руками крепкие лодыжки мужа. Он наклонился и погладил ее по голове.

– Понятно, – сказал он. – Хорошо. Думаю, это все, мистер Конвей. Спасибо, что уделили мне время. Удачного улова вам сегодня. Пока.

Он положил трубку:

– Что случилось?

– Я паршиво себя чувствую.

– Хочешь, пожарю тебе блинчики?

Грета кивнула, забралась на колени к Ли и прижалась лицом к его груди.

– Я тебя так люблю, – сказала она.

Грета решила выйти замуж за Ли, когда они поехали в Огайо навестить его родителей. Семья Ли жила на границе с Кентукки, а у его школьной подружки, рыжеватой блондинки Келли, был очаровательный южный акцент и идеальные ноги.

– Почему ты меня любишь? – спросила Грета, когда они вместе рассматривали фотографии, на которых Ли был заснят играющим в футбол, получающим призы и держащим голубоглазую подружку за руку на выпускном балу. – Я ведь всего-навсего ужасный маленький карлик.

– Я люблю моего ужасного карлика, – сказал Ли и поцеловал ее в лоб.

Он действительно любил ее. Но у Греты возникли подозрения. Она стала ревновать Ли ко всем и всему из его прошлого. Ли в ее глазах приобрел могущество – могущество парня, в которого была влюблена девушка с длинными белыми ресницами, который вырос среди этих невероятных созданий – медлительных широколобых германцев, произносивших молитву перед едой, а потом вежливо обращавшихся к хозяйке дома: «Пожалуйста, передай мне хлеб, мама»; поразило ее и то, что они не выкрикивали за ужином свои идеи с таким видом, будто продают рыбу на базаре. Проведя в Огайо четыре насыщенных дня, Грета так влюбилась в Ли, что ей захотелось сбежать. Но они сыграли подобающую свадьбу в сельской церкви и Айронтоне, в ста ярдах от поля для гольфа, где Ли когда-то потерял девственность с девушкой с белыми ресницами. На Грете было пышное свадебное платье. После того как они произнесли брачные клятвы, она обернулась и увидела своего отца. Вид у него был раздраженный. В глазах Греты закипели слезы.

Аврам Гершкович был невысокого мнения о Ли Шнеевайсе. Он не считал его значительным человеком. В клане Гершковичей всем подобало быть значительными людьми.

У Аврама были острые белые зубы, зычный голос и горящие черные глаза. Стройный, ни грамма лишнего веса. Он был известным в стране адвокатов, человеком, который сделал себя сам. Он защищал тех, кого невозможно было оправдать. Его часто показывали в новостях. Он стоял на ступенях здания какого-нибудь суда и говорил: «Это решение – победа правосудия в нашей стране». Многие считали его столпом морали. Другие называли циником, которому плевать на виновность и невиновность и которого интересует только победа. Грета знала, что в ее отце есть и то, и другое.