– Ладно,– ответил я, продолжая строгать, – там видно будет, – и сплюнул в ворох опилок розовую слюну.
Так и не дождавшись конца третьего урока, ребята побежали смотреть на место аварии «Некрасова». Остались дежурные – я и Кулиш, – следующие по списку. Молча, не глядя друг на друга, подмели под верстаками, и, сложив мусор в носилки, отнесли в яму за забором школы.
Я долго пытался разжечь отсыревшие стружки, а Кулиш молча стоял наверху. Когда пламя разгорелось и, отряхиваясь от прилипших опилок, я вылез наверх, он мрачно посмотрел на меня:
– Ладно, если хочешь, мы можем с тобой столкнуться.
– Как это – столкнуться? – не понял я.
– Ну, подраться, вон там, в лесу после уроков.
– Да пошел ты к черту, понимаешь? – на этом «понимаешь» у меня задрожали губы, но я сдержался.
– Ну, как знаешь, – он пожал плечами, поглядел на огонь и, не спеша, увязая в размокшей после дождя глине, направился к спуску.
Не направо, по лестнице, а напрямик, так было ближе.
Когда я пришел в класс, там еще никого не было.
Девушки проходили практику по предмету «кройка и шитье» в другом помещении.
Следующим был урок истории.
Я сел за парту, открыл учебник. Глядя перед собой в одну точку, стал почти с ужасом думать о том, что сейчас откроется дверь и войдет кто-нибудь из моих одноклассников.
Неужели только вчера я был так совершенно и безоблачно счастлив?
И как могла случиться именно со мной эта ужасная история?
В класс они ввалились все вместе, нисколько не обращая на меня внимания и все еще обмениваясь впечатлениями о ночном шторме.
Однако я заметил, что все уже знают обо мне. Впрочем, мне, кажется, сочувствовали. Я встретил только один или два насмешливых взгляда, заставивших меня мучительно сжаться и покраснеть.
Как я отсидел оставшиеся уроки не знаю.
Хорошо еще, что меня ни разу не вызывали к доске. Уж на этот раз я бы неминуемо провалился.
На перемене, когда я прогуливался по коридору с гордо поднятой головой (а что еще оставалось мне делать?), ко мне подошла Таня.
В другое время я бы удивился, но только не сейчас.
– Ну, что еще? – спросил я недовольно, как будто меня оторвали от важного дела.
– Гена, – заговорила она участливо, не заметив моей грубости, – Толька что-то тебе сделал из-за меня? Хочешь, я скажу Рудину, и он отлупит Кулиша? Рудин «король города» и все для меня сделает, – добавила она торопливо, расценив, очевидно, мое молчание, как неверие в ее возможности.
Я молчал, как истукан.
– Ну, что ты решил? – спросила она, начиная уже сердиться на мое молчание.
– Да, ничего – отвечал я, потому что не знал, что ответить.
У меня вдруг возникло ощущение, будто я нахожусь не здесь, а где-то далеко-далеко и вижу ее, как если бы смотрел в бинокль с обратной стороны.
Там стоит чужая девушка и что-то говорит мне, а я едва слышу ее.
Ее голос, низкий, грудной со слегка заметной картавинкой, сейчас он не завораживает меня, а даже раздражает.
А вот и я ей что-то ответил, но голос совсем чужой и доносится он тоже издалека:
– Собственно говоря, это тебя не касается, ты совершенно не при чем в этом деле.
И опять мы стоим и молчим.
Наконец, там, вдалеке, девушка не выдерживает.
Она явно обижена, она пожимает плечами:
– Я ведь помочь хотела.
– Спасибо, я сам.
Девушка поворачивается и уходит. Но что же я делаю?
Нужно немедленно вернуть ее. Ведь это же навсегда!
Но сил у меня нет, и я только судорожно прижимаюсь к решетке у окна, возле которого мы разговаривали.
