Насколько мне удалось его узнать, Сёма не был тихоней, но был «тихушником», казалось бы, ничем непримечательной личностью в потёртом, драном, чёрном пальто с рукавами в бахроме растерзанных ниточек.
Мне он врезался в память при первой же встрече диким выкриком-приветствием в полутёмном, длиннющем коридоре общежития.
– Зиг хай! – гаркнул незнакомый мальчуган, возникнув чёрной тенью в тёмном проёме двери комнатного блока четвертого этажа общежития.
В одном блоке, с коридорчиком, «умывалкой» и туалетом, – было по две комнаты, для проживания двух и трёх учеников.
Выкрик обошёлся без вскинутой руки незнакомца. От неожиданности у меня неприятно ёкнуло сердечко. Хотя в драку в детстве бросались мы довольно смело и безрассудно.
– Дедушка у тебя фашист? – мрачно пошутил я.
– Немец, – пояснил незнакомец. – С Приволжска.
В 1971 году не принято было высказывать знание немецкого языка таким диким, «громким» образом. У многих деды и отцы воевали и погибли во Второй мировой, Отечественной и даже Первой мировой войне.
Сёме эти выкрики прощали. Но не все.
Режиссер Лиознова снимет знаменитый телефильм про Штирлица, про «Семнадцать мгновений…» позже, через два года, в 1973 году. Актёра Тихонова в роли штандартен-фюрера будут обожать не только девчонки и мамы. Полюбят актёра Броневого в роли гестаповца Мюллера, Визбора в роли Бормана.
Странную выходку Сёмы я тогда не оценил.
– Зачем так орать? Как зовут?
– Сёма, – откозырял он. – Обер – лейтенант.
– Прям обер и прям лейтенант?
– Прям – прям, – мрачно отшутился незнакомец. – Можно просто, – Обер.
Понятно, за бравым выкриком Сёмы, за его выдуманным воинским званием скрывалась тайна его немецких предков. Первые дни учёбы в необычной школе разгадывать подобные загадки не очень-то и хотелось. Мальчуган в застёгнутом наглухо, потёртом пальто с поднятым воротником, на искусственном меху, этакий малолетний сторож отдельно взятого комнатного блока общежития, поначалу вызвал неприязнь, как нечто чужеродное, «тёмное», не из моей «светлой» жизни. Хотелось быстрее от него отвязаться, будто стряхнуть налипшую на новенький, школьный костюмчик грязную обёртку чужой конфеты.
– Рядовой, – отшутился я и назвал фамилию.
– Знаю. У тя батя лётчик.
– Пилот. В гражданской авиации – пилоты, в военной – лётчики. Отец так говорил.
– Понятно. Буду звать тебя «унтер-официрен». Или – «Унтер». Сойдёт?
– Нет, – и назвал своё имя.
– Унтер – лучше, – не унимался Сёма.
– Кому лучше? – мне надоело спорить с новым странным, назойливым одноклассником. Развернулся, молча, и ушёл.
Кличка «Унтер» не прижилась. Месяца три Сёма называл меня именно так. Я не откликался. Другие не обращали внимания. «Обер-лейтенант» в Сёме смирился и не смог мне придумать подходящей клички или прозвища.
Хулиган, проныра и непоседа, из посёлка Попеновка, пригорода тогдашнего Фрунзе – столицы Киргизской ССР, Валерка Колб успел в Летней школе прозвать меня Серым, производной от имени. Прозвище категорически не нравилось. Но яркость натуры надо ведь доказать жизнью, а не словами. С «серой» кличкой пришлось на время смириться.
Позже Сёма выдвинул своеобразную теорию о цветных мирах. Сам «обер-лейтенант», как он пояснил, был из «Серой зёмы». Из Серой, как я понял, зоны, земли, мира. Тогда я не знал, что «зёма», в народном сёмином сленге, означает ещё и земляк, земеля.
– Сёма из Зёмы, – пошутил я. – Понятно.
