Глава пятая.
Квартира на Грановского и обретение Страхго
…«Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня и узнай помышления мои», сказано в тексте псалма. Если бы можно было допроситься, чтобы Бог сам объяснил человеку, отчего томится его душа. В этот час Владимиру Ивановичу показалось, что дочь и его священство размещаются по разные стороны от него самого, и он, крепко держась обеими руками за свои достояния, избранное и данное, вдруг раскачался так ощутимо, что потерял ощущение стержня, необходимого для продолжения жизни.
Но раздались старческие шаги, появился сосед Попсуйка, подошел близко, взял за локоть и проникновенно-ласковым тоном заговорил. Голос старика шуршал, как старая бумага. Владимир Иванович обернулся.
– Ты, милок, мне не поможешь? У меня тут беда приключилась, прямо беда, я за свою кровать газеты обронил, такие важные, такие важные, а достать никак. Я уж и шваброй, а боюсь, разорву, ведь это сама история, сама история!
– Конечно, конечно! – Владимир Иванович тут же внутренне собрался и отправился к соседу в его огромную захламленную комнату, несмотря на большое окно, темную даже летом. Дед крепко держал его локоть и ногами перебирал медленно, а, войдя, сразу опустился на стул. Старый кожаный диван с высокой спинкой, на котором спал Попсуйка, плотно к стене не подвигался, а рукой газету не достать. Владимир Иванович диван отодвинул, расчихался до конфуза, но достал газеты – желтые, действительно старые.
– Это какого же они года? – Поинтересовался, раздвинул тонкую стопку и одновременно прочел: «Русское слово 3 (16-ого) мая 1909 г.» Поразительно! – А позволите взглянуть?
– Бери, милок, бери, – Попсуйка смотрел перед собой белесыми глазами. – Ты главное их достал, не заваляются, не пропадут. Бери, бери, что им теперь сделается.
Владимир Иванович вышел в коридор, развернул хрупкую бумагу, пробежал взглядом, приветливо кивнул головой при виде твердых знаков в конце слов, букв I, ять и прочел: «Шаляпин и «союзники». Нам телеграфируют из Киева. Киевские «союзники», желая пополнить партийную кассу, обратились к Ф. И. Шаляпину с просьбой дать концерт в пользу «трудящегося русского народа».
Шаляпин не ответил. Обиженные союзники послали артисту телеграмму с предложением больше в Киев не приезжать».
Владимир Иванович улыбнулся и перевернул страницу. Вверху слева крупными буквами значилось: «Старообрядческий съезд». Взгляд пробежался по сложенной странице…
«…И сами „отцы“ старообрядчества, начетчики, боялись своего ума, на все искали „ответ у святых отцов“. Рылись как кроты в старых „божественных“ книгах, на них строили и свое учение, и свою жизнь, и свою защиту старой веры».…
Владимир Иванович нередко с печалью размышлял о войнах между конфессиями. Формальности, формальности, думал он. Старообрядцев в чем только не обвиняли. Например, Христа они называли не Иисусом, а Исусом, в связи с чем были гонимы за то, что якобы говорят об ином Боге помимо прочих погрешностей в вере.
А споры между православными и католиками? «Вот, допустим, я отец, – кручинился Владимир Иванович. – И я убит. И теперь с небес смотрю, как мои любимые сыновья готовы уничтожить друг друга, мое семя, мое наследие, споря до войн, одним гвоздем были прибиты мои ноги к кресту или двумя…
