Лоб снова заломило, Маша повернула назад, поднялась вверх по переулку и свернула направо. Хотела было пройти по Калашному, но почувствовала ломоту вновь и направилась в Нижний Кисловский.
У одной из ближайших подворотен она снова остановилась.
Ей было не привыкать к внезапным переменам маршрута, выходя на прогулки, она до последнего времени не ведала, какой дорогой пройдет на этот раз. Она любила гулять в одиночестве, особенно летом, когда в изобилии вокруг порхали городские птицы и насекомые.
Но и в зимние времена природа радовала то лужицей, оттаявшей некстати, то раскатанным катком посреди тротуара, то осевшим на ветках деревьев снегом, а то выпрыгнувшей невесть откуда кошкой, несущейся во весь опор по промерзлому голому тротуару.
Этот день был ветреным и колючим, смеркалось, метроном не стучал, но гости наверняка уже ждали. Маша понимала, ее волнение связано не с домом, а чем-то другим, внешним.
Она свернула налево в подворотню и вошла во двор.
Даже небольшие московские дворы умели гасить шум города, каждый двор открывал себя подобно незнакомому миру, пусть еще вчера был исследован досконально. Маша проникла внутрь небольшого двора и прислушалась. «К газону», – почудилось ей, она послушно свернула и дальше двигалась медленно, оглядываясь по сторонам. За поворотом к некрупному скверу внутри двора, рядом с его оградой и кирпичной стеной что-то происходило, и это «что-то» имело отношение к ней.
Маша застыла.
Трое мальчишек лет по десять-двенадцать явно занимались важным делом, никто не услышал шагов, не обернулся. Они что-то пытались приладить к забору, вставали на цыпочки и препирались. Два из них, одетые в серое, явно подчинялись третьему парню в ярко-красной куртке. Ему они кивали, но пихали друг друга локтями за его спиной.
Глядя на их движения, Маша почувствовала, как у нее похолодела спина, но не сумела своего ощущения объяснить. Это так необычно и неприятно, что, перестав осторожничать, она пошла вперед быстрым шагом.
Мальчишки мастерили виселицу и у них никак не получалось прикрепить к ограде сквера ту ее часть, с которой спускалась веревка с уже готовой петлей. На земле у них под ногами лежал щенок со связанными лапами. Он не двигался, освободиться от пут не пытался, а только тяжело дышал, вздымая тощие, с просвечивающими ребрами бока.
Она не поверила своим глазам, решила, что все это ее дурная фантазия. Но тот, что в красном, сомнения развеял.
– Давай, просовывай его в петлю, – приказал он одному из своих спутников. – А ты держи виселицу, раз она не прикрепляется. Казним уже это чучело и дело с концом!
Самый маленький из парней поднял приговоренного, лапы его висели безжизненно, второй парень надел петлю от виселицы на ладонь и потянулся к голове щенка.
– Вы что делаете! – Маша задохнулась. – А ну. отдайте собачку! Ты, козлище, а ну, пошел вон! – Она пробежала пару шагов и остановилась напротив мальчишек – руки в стороны, варежки выпали и спланировали вниз. Двое попятились, озираясь. Младший парень выпустил щенка, он шлепнулся о землю, как куль. Но тот, что крупнее, в красном, не из робких. Повернулся к Маше, нежно-розовое с пухлыми губами его лицо искривилось в брезгливой гримасе. Он поднял согнутую в локте руку, а затем описал кистью полукруг вниз:
– Завязывай! – тон его был ленив. – Ты кто вообще, чтоб тебе отдать?
– Отними, если такая смелая! – подхватил второй.
