Семейный портрет спустя 100 лет - страница 25

Марк – брат Александра и мамы – погиб в первые месяцы войны. Когда бабушка получила похоронку, она рыдала, выла, рвала на голове волосы, как и все матери, потерявшие сыновей. У её ближайшей подруги и соседки напротив, Доры Осиповны, погибли оба сына, оставив мать сиротой. Уже после войны, вспоминая о сыновьях, они выли дуэтом, который переходил в трио, потом в небольшой хор, когда присоединялись другие соседки: Маня, жившая через дом, Фрося – через дорогу.

Вера и Надя Орловы играли на гитаре и пианино, прекрасно рисовали, сочиняли стихи. Когда дядя демобилизовался в чине полковника в пятьдесят первом году, он с семьёй вернулся на Украину. Надю они захватили с собой. Девушка блестяще сдала экзамены в консерваторию. Во время учёбы она познакомилась с будущим мужем – оперным певцом, тоже евреем по национальности.

Все съезжались на праздники к дедушке Давиду и бабушке Лизе в Сквиру. Теперь на майские и октябрьские торжества в семье Коганов пели оперные арии и романсы. «Соловья» Алябьева исполняли специально для дедушки. Когда дедушки не стало, по праздникам исполняли «Соловья» в его честь.

Я любила проводить время с бабушкой Лизой. Она приобрела для меня маленькие алюминиевые кастрюльки, такие же сковородки, и я готовила вместе с ней. Мне выделялись куриное сердце или пупок. Бабушка нарезала лук и четверть морковки в моё варево. Коту Мурзику всё приходилось по вкусу.

Но больше всего я любила шить. Вернее, шила бабушка, но давала покрутить мне ручку приводного колеса. У моих кукол гардероб превосходил туалеты современных Барби.

У дедушки Миши было пальто с меховой подкладкой, с которой свисали хвостики неизвестного мне животного, подозреваю, что беличьи. Неизвестные хвостики я время от времени срезала, и мои куклы получали шубы.

Когда мы с сестрой оставались на попечение бабушки Клары, она вела запись наших проделок, например: искупали кота; взяли без спросу банку сливового повидла и раздали всей улице, намазав на хлеб.

Когда мама возвращалась с работы, бабушка Клара вручала ей «чёрный список». Обычно наказаний не следовало. Но то, что считалось преступлением у бабушки Клары, у бабушки Лизы считалось добрым поступком.

– Посмотри какой Лёпа чистый. Женя с Мариной его искупали.

Или:

– Дети взяли баночку со сливовым повидлом и всем детям намазали по кусочку хлеба.

«Молодцы», – говорила мама.

Наши проделки в интерпретации бабушки Лизы превращались, чуть ли не в подвиги.

У дедушки Давида обострился диабет. У него началась гангрена, ему предложили отрезать ногу. Но он отказался.

Дедушка болел. Ему становилось хуже изо дня в день. Мы с мамой оставались у них ночевать, чтобы не оставлять бабушку одну.

Я проснулась от шороха бабушкиных стоптанных тапок и вышла из гостиной, где мы с мамой спали на диване, но остановилась на пороге в спальню дедушки и бабушки. В комнате стоял красноватый сумрак из-за настольной лампы с кумачовым абажуром, стоявшим на тумбочке возле кровати. Я спряталась за портьерой, не решаясь войти вслед за бабушкой. Бабушка наклонилась над больным, прислушиваясь к его дыханию с хрипами. Белые пряди волос, упавшие на лицо, окрасились в красный цвет из-за абажура. Она застыла над дедушкой, а я – за бордовой портьерой, закусив бахрому, не дыша. Я слышала, как звучит тишина. И вдруг душераздирающий вопль:

– Давид!!!

Мама тут же вскочила и прибежала в спальню. В свете настольной лампы, с красноватыми волосами и лицом, бабушка казалась настоящей лесной колдуньей. Сейчас она подует на свечу, разгорится пламя и свершится чудо. Эту сцену я запомнила на всю жизнь. Больше вместе я их не видела. Дедушка умер. Чуда не произошло.