Семейный портрет спустя 100 лет - страница 27

Но то, что связывало бабушку Лизу с дедушкой, – это не любовь и не уважение. Это души, проросшие одна в другую, как корни или стволы двух деревьев. Такие фикусы я увидела в Израиле. Их стволы состояли из многих отростков, переплетённых, вросших один в другой до толщины обычного ствола.

И хотя ни одна наука не доказала пока существования души, я ни на секунду не сомневаюсь, что рано или поздно учёные расшифруют её формулу. Очевидно, бывает, что души срастаются.

В начале Великой Отечественной войны обе семьи, Коганы и Левинштейны, эвакуировались в Узбекистан. Они, как и большинство беженцев из Украины и Польши, попали в Ферганскую долину, в аулы на берегах горной реки Сырдарьи.

Их расселили в семьи местных жителей, которые приняли беженцев без особого восторга, и если не сопротивлялись этому и не гнали их ко всем чертям, то только из страха перед правительством, а не из сострадания или патриотизма.

Ферганская долина, скорее, сухая горная местность с широкими плато между холмами, на которых в насильно созданных колхозах выращивали хлопок, рис, виноград, используя искусственное орошение.

По прибытии в Узбекистан каждого, кто держался на ногах, определили на работу в колхоз. Беженцы тяжело работали на плантациях, получали жалкие трудодни и ежедневный паёк, состоящий в основном из хлеба, пары ссохшихся картошек и стакана риса.

Ценностей, которые привезли Левинштейны, хватило на год относительно сытого существования. Они продавали их на вещевом рынке, за вырученные деньги покупали муку, крупу, сахар, птицу, и даже удавалось выкроить деньги на молоко и лекарства для новорождённой дочери Полины. Девочка родилась болезненной. Её с первых месяцев мучили колики в животике, часто поднималась температура. Она постоянно плакала, и взрослые привыкли засыпать под плач ребёнка.

У Коганов нечего было продавать.

Мама рассказывала, как она корчилась от голода, не в силах подняться с кушетки, дожидаясь вечера, когда родители возвращались с работы с долгожданным кусочком хлеба. Бабушке удавалось сварить суп из риса и сморщенных картошек, которые они получали как часть пайка. Иногда удавалось выменять у узбечек муку на морковку и луковицу. Похлёбка превращалась в изысканный деликатес.

Узбекские дети не принимали её в свою компанию, после того как мама не сумела поймать небольшой войлочный мяч. Он покатился прямо в стойло к буйволу, жевавшему жвачку. Буйвол проглотил мячик. Дедушка пытался сбить из войлока другой, склеить мяч из кусочков кожи. Но сделанные дедушкой Давидом мячи быстро рассыпались, рвались и становились непригодными. Мама в основном валялась в чулане, пытаясь сосредоточиться на книгах, которые приносил ей отец из местной школы. От слабости и голода она с трудом понимала, что в них написано.

Ценности, которыми приторговывали Левинштейны, исчерпались. Родители папы до изнурения трудились на чайных и хлопковых плантациях, где-то напоминая чернокожих рабов из книг в Марка Твена. Полина смотрела за детьми – Ильёй и своей дочуркой.

Однажды дедушка Миша не вернулся с работы. Он свалился в бреду между рядами хлопка, и его увезли в Фергану в больницу.

Бабушка работала в тот день на винограднике. Вернувшись домой и не дождавшись мужа, пошла его искать. Она не дошла до хлопковой плантации, потеряла сознание, выйдя из дому, и растянулась в пыли на дороге. Чужие люди подобрали её и доставили в военный госпиталь, где она провалялась ещё несколько дней в коридоре (её отказывались принимать – не хватало мест для раненых, прибывающих с фронта) в бреду, с настолько высокой температурой, что она всё равно не понимала, где находилась.